Кадавры

«Ну, двадцать минут я выдержу», — подумала Даша и даже приободрилась. Они шли дальше, серпантин зловеще сужался, а иногда и вовсе прерывался, и им приходилось перешагивать через осыпи по проложенным тут доскам и палетам, цепляться за вбитые в породу металлические скобы, ржавые и разболтанные. Прошло двадцать минут, потом еще двадцать, а потом еще два раза по двадцать. Даша спросила, сколько еще идти.

— Минут двадцать, — сказал Мурат.

— Какое-то у вас квантовое время. Двадцать минут было полтора часа назад.

— Это если идти в моем темпе, — спокойно ответил он.

У Даши ломило колени, ныла спина, ей страшно хотелось присесть отдохнуть, но почему-то было стыдно попросить о привале. Она терпела и молча шла за Муратом, хваталась за скобы и, раскачиваясь, как бычок из стишка, шагала по перекинутым через провалы доскам.

Мурат обернулся на нее.

— Может, хотите отдохнуть? — его взгляд был полон жалости.

— Нормально, — сказала Даша, — всего двадцать минут идти. Справлюсь.

Когда они дошли до плато, Мурат шагнул к краю и встал, уперев руки в бока. Глубоко вдохнул.

— Вот это вид, а?

Даша бросила взгляд вниз — город в голубоватой дымке.

— Да, — равнодушно сказала она.

— Хотите, помогу снять рюкзак?

— А мы что — пришли?

— Да, вот наша штольня.

Даша обернулась и увидела черную дыру в породе — узкую, низкую, пролезть можно только на коленях.

— Слава богу, — выдохнула она и сбросила рюкзак на землю. Отцепила карабин с флягой и залпом выпила всю воду.

— Это только вход узкий, внутри посвободнее будет, — сказал Мурат, заметив, как она смотрит на черный провал.

Он тоже скинул рюкзак, снял с карабина две висящие на нем каски с фонарями на лбу. Одну протянул Даше. Даша надела каску и включила фонарь — длинный, прямой луч желтого света ударил в темноту.

Они вошли. Холодный ветер бил в лицо, у Даши застучали зубы. На жаре ее футболка пропиталась потом на спине и под мышками, и теперь вход в ледяную пещеру не сулил ничего хорошего: «Здравствуй, насморк и пневмония», — подумала она. Мурат шагал впереди. Даша видела, как медленно движется вдоль стен луч его фонаря. На стенах ясно виднелись старые, выцветшие похабные граффити и надписи баллончиком вроде «хлеба нет, есть только соль» и «здесь был Вова».

Во время первой экспедиции двенадцать лет назад Даша не ездила в Армавир — здешнюю мортальную аномалию обнаружили позже, лет семь назад или около того. «Соляной столп» — так его тут называли, и когда свет фонаря высветил его из темноты, Даша поняла почему: кадавр был абсолютно белый, покрытый корками, будто его запекли в соли. Соляной столп как он есть.

Но не это было главное: Даша подошла поближе, достала диктофон и начала надиктовывать текст для отчета:

— МА-112, подтверждаю следы вандализма, в тело вбиты гвозди, — она пригляделась. — Гвозди необычные, длинные, на стержнях видны узоры, гравировка. Гвозди вбиты в плоть не до конца — стержни торчат примерно на шесть-семь сантиметров. Три гвоздя вбиты в затылок, один — в левый висок, еще один над ухом, третий вбит в основание челюстной кости, два гвоздя вбиты в шею. Итого: восемь гвоздей. На стержнях и шляпках видны кристаллы соли. — Даша огляделась. — Выброс соли довольно серьезный. Фотографии приложу к отчету.

Свет фонаря упал на стену прямо за искалеченным кадавром, и Даша увидела рисунок, настоящий мурал метра три высотой: мужчина с золотым ореолом вокруг головы и с молотком в руке.

— Опять ты, — пробормотала она.

Она указала пальцем на рисунок.

— Я уже видела этот образ. Может, знаете, кто их рисует?

Мурат посмотрел на стену со скучающим видом.

— Да Хлебников это. Художник местный. Гвозди — тоже его работа.

— А где он живет? Могу я с ним поговорить?

— С ним — не знаю. Он в коммуне живет. Есть тут у нас сообщество такое, группа художников, заняли старый дом на окраине, живут как люмпены, делают дичь. Хлебников самый из них ебнутый.

>>>

Матвей ждал ее возле гостиницы. Тут, во дворе, зажатом между двумя хрущевками, помещалась крохотная детская площадка с песочницей и сломанной горкой. Еще тут были лебеди из покрышек и самодельная лавочка со столиком. На лавочке сидел Матвей, бледный и замученный, с бутылкой «Боржоми» в руке.

— Ооох, бля, — пыхтел он и морщился после каждого глотка, как с похмелья.

— Ты как? Ходить можешь? — Даша подошла и села рядом.

— Ходить — да, остальное — с трудом.

— Тогда собирайся, сейчас пойдем.

— Куда?

— Коммуну искать.

— Кого?

Коммуну художников они нашли быстро, Мурат указал дом на карте. Это была старая двухэтажная заброшка с облупленными стенами, осыпавшейся тут и там штукатуркой и совершенно пустыми окнами, кто-то давно выкорчевал из всех проемов стеклопакеты, а крыша провалилась, из-за чего дом выглядел так, словно выгорел изнутри — не дом, а смутное воспоминание. Даша с трудом себе представляла, как тут можно жить.