Кадавры

— Тебе придется сесть за руль, — пробулькал Матвей. Он с трудом выбрался из машины, открыл заднюю дверь и развалился сзади. Даша влезла на водительское кресло, быстро включила фары, завела авто и съехала с дорожного полотна на гравий. Она смотрела на дорогу из-за руля, как солдат, осторожно выглядывающий из окопа. На обочине она отрегулировала кресло, зеркала и посмотрела на лежащего сзади брата. Впервые за долгое время она испытала к нему — что? — жалость?

Она, конечно, тоже помнила дату и теперь понимала, что именно случилось с Матвеем, и почему он такой дерганый и за что наказывает себя — скоро годовщина: послезавтра будет пять лет как погибла его дочь.

Глава десятая 2022

В тот день вся семья собралась вместе — на мамин день рождения, в доме на Любимова. Шесть соток, небольшой двухэтажный коттедж из белого кирпича, две грядки с помидорами и огурцами, грядка с клубникой, две клумбы с хаотично растущими цветами, змеящаяся между ними дорожка, ведущая к деревянной, опутанной лозами дикого винограда беседке, рядом с которой стоял, раскорячившись, закопченный мангал и лежала охапка дров.

Все собирались в беседке. Даша уже планировала отъезд из России, но пока не сказала об этом никому из родственников. Сидела за праздничным столом и вертела в голове тяжелые мысли: на днях задержали Галину Родченко, и все сотрудники оказались под ударом.

Мама вслух строила планы: завтра, мол, Дашенька, поможешь мне в огороде, и послезавтра, и вообще всю неделю теперь будем всей семьей выращивать помидоры.

— Я не могу, мам, — сказала Даша, удивившись собственной решительности. — Я завтра уезжаю.

— А вернешься когда?

— Не знаю.

— Ну хотя бы примерно? Через неделю, две?

— Я не знаю. Не уверена, что вернусь.

— Шо ты ерунду говоришь какую-то. Как будто навсегда уезжаешь.

Даше было тяжело с мамой, потому что мама не умела разговаривать как живые люди, все разговоры с ней были похожи на осаду крепости, Даше казалось, что мама не разговаривает с ней, а пытается сделать под нее подкоп, прорвать какую-то воображаемую оборону. Даша как могла защищалась, и все ждала, что Матвей вступится, попросит мать притормозить, но он сидел рядом и ел борщ, и когда Даша взглянула на него, по лицу, по улыбке догадалась — он, как всегда, совершенно не замечает материнских наскоков и абсолютно уверен, что все они сейчас прекрасно по-семейному проводят время.

— Меня посадить могут, мам.

— Доча, ну шо ты говоришь такое? Ну за шо тебя сажать-то?

— Институт, в котором я работаю, объявили нежелательной организацией, мою начальницу арестовали.

Матвей перестал жевать и посмотрел на Дашу.

— За что?

— Никто не знает. Пытаемся выяснить. В любом случае, наш юрист говорит, что мне небезопасно находиться в России.

— Что значит «небезопасно»? Ты совершила какое-то преступление?

— Мам, не начинай, а.

— Просто найдешь другую работу, делов-то. И с чего вдруг тебе-то бояться? Ты ж ничего плохого не сделала. — Мать цокнула языком. — Ц-ц, посадят ее, деловая колбаса…

Потом с работы вернулся Осип Петрович, новый мамин муж. Он сел за стол, и напряжение немного спало, или, точнее, перераспределилось, теперь мама и под него тоже пыталась сделать подкоп. Осип Петрович молча хлебал борщ и, кажется, даже не реагировал на реплики Ольги. Даша встретилась с ним взглядом, и он вдруг как-то по-доброму ей улыбнулся и подмигнул. Из всех маминых мужей он нравился Даше больше всех, во многом потому, что был не похож на прочих маминых хахалей, не был ментом и бандитом. Плюс он был совершенно невосприимчив к агрессивной манере Ольги Силиной вести разговоры, наскоки совершенно его не задевали, он словно бы просто их не замечал, казалось, с ним невозможно поссориться или разозлить его.

— Оля, — сказал он матери спокойным, серьезным тоном, — оставь дочь в покое.

— А я чего? Мы просто разговариваем.

Приехала тетя Валя, мамина старшая сестра.

— Ты прикинь, Валь, Дашка моя в эмиграцию собралась, — сказала мать. — У нас тут философский пароход намечается. Россия ей не угодила, тут ей, видите ли, опасно.

Тетя Валя фыркнула:

— А где не опасно? В Европе этой? — и все сильнее раздражаясь, стала, перебивая всех, в том числе саму себя, рассказывать историю о какой-то своей подруге, которая поехала то ли во Францию, то ли в Италию (куда именно — не столь важно), и там ее отказались обслуживать в ресторане, едва услышав русскую речь. Французов и итальянцев тетя Валя презрительно называла лягушатниками и макаронниками и совершенно искренне недоумевала, за что «они» так «нас» не любят.