Кадавры

— Не папкай мне, ясно? Ты мне в глаза смотрела и клялась, что не будешь больше. Был договор? Был. Ты его нарушила. Ну и все, никакого тебе Эльбруса. Свободна.

— Пап?!

Даша помнила, что Матвей уже полгода готовился к восхождению и обещал взять Настю с собой. Восхождение предстояло непростое, и не все одобряли его решение взять в команду дочь-подростка, но Матвей гордился Настей и твердил, что она со всем справится.

— Что «пап»? Что «пап»? Я все сказал, — он открыл холодильник, достал бутылку пива. — У тебя был выбор: горы или ссаные заброшки. Ты выбрала второе, живи теперь с этим.

— Ма-а-ам! — Настя выглянула в соседнюю комнату. — Скажи ему!

— А, — Матвей по-варварски открыл бутылку о край стола, хотя Осип Петрович уже сто раз просил так не делать, — теперь ты про маму вспомнила, да?

На кухню зашла Марина.

— Что случилось?

— Супербратья Марио — вот что случилось, — сказал Матвей.

Марина устало посмотрела на Настю, затем на Матвея.

— Матвей.

— Да что вы в меня вцепились все? Сама говорила, ей тринадцать, взрослая уже, должна понимать, что у поступков есть последствия.

— Ты не можешь отменить восхождение, — у Насти дрожала нижняя губа.

Матвей злорадно ухмыльнулся и поднял бутылку.

— Как говорится, «подержи мое пиво». Доченька, родненькая, ты, кажется, забыла, с кем разговариваешь.

— Я все равно поеду на Эльбрус, — тихо сказала она.

— Твоя снаряга у меня в машине, — Матвей отпил из бутылки, — без нее ты никуда не поедешь, а я тебе ее не отдам. Разговор окончен.

Настя смотрела на Матвея так, словно пыталась прожечь его насквозь, но он легко выдержал ее взгляд. Стоял, ухмылялся. Тогда она выбежала в гостиную и стала шарить в чаше на тумбочке, перебирала ключи. Матвей появился в дверном проеме.

— Что-то потеряла? — позвенел ключами от «Самурая».

— Какой же ты… — она запнулась, перебирала в голове слова, пытаясь отыскать самое обидное, — жалкий.

— Может и жалкий, зато через неделю я взойду на Эльбрус, а ты — нет.

Пару секунд казалось, что Настя сейчас кинется на него, что громкая ругань продолжится. Их препирания уже привлекли внимание гостей в беседке за праздничным столом. Но ничего не случилось, Настя лишь тяжело выдохнула, шагнула к этажерке с обувью, надела кеды, минуту сосредоточенно зашнуровывала их, а потом вышла из дома, аккуратно прикрыв за собой дверь калитки.

Повисла пауза, все смотрели на стоящего на крыльце Матвея.

— Все нормально, — сказал он, — побесится, вернется.

— Ты же несерьезно — про Эльбрус? — спросила Марина.

— Не знаю, — сказал он. — Не решил еще.

Через пять минут праздник вернулся в привычное «Ай-нане-нане!» русло, семейная ссора забылась, мама включила песни Аллегровой на портативной колонке, шашлык был готов, Осип Петрович торжественно водрузил на стол кастрюлю, набитую жареной на мангале свининой. Гости одновременно потянулись к ней вилками, и несколько минут все напряженно жевали и хвалили мясо и кострового. От музыки у Даши разболелась голова. Она вышла за калитку и пару минут просто стояла на дороге. Дышала. Ветер едва шевелил подсвеченные фонарями листья каштанов. Вдали в темноте на горе мигали красными огоньками вышки связи. В голове гудело, Даша пыталась вспомнить, сколько она выпила — три бокала? — но голова уже трещала, как при мощнейшем похмелье.

Она хотела пройтись старым, привычным маршрутом. В последний раз. Пошла к ларьку на 1-й Бульварной за сигаретами. Он был сравнительно недалеко от дома, в котором теперь жили мама с Осипом Петровичем — минут пятнадцать пешком. Ларек стоял там, кажется, с лермонтовских времен и до сих пор работал — вот она, стабильность Пятигорска, «за пять лет тут меняется многое, за двести — ничего». Даша была почти уверена, что даже продавщица в ларьке та же самая, что продала ей первую пачку «Кента» еще в школьные годы. Сигареты в ларьке продавали в том числе и поштучно, но она, как всегда, купила целую пачку — это часть ритуала. Далее от ларька на юг, на улицу Кучуры и к заброшенной стройке.

Зашла в подворотню, вокруг смыкались три панельные пятиэтажки, воняло мочой, под ногами блестели втоптанные в землю битые стекла и сплющенные пивные банки, обрывки, куски мусора. Она прошлась вдоль щелястого забора, сквозь щели виднелась пятиэтажная бетонная коробка с пустыми окнами, а рядом котлован.

Тут никого не было, Даша смотрела на стены, исписанные неразборчивыми, уродливыми граффити. В одном из углов лежал старый, продавленный, пожелтевший от времени и грязи матрас, над ним был натянут брезент, рядом лежала небольшая горка грязных тряпок.

Даша оглядела цементный скелет стройки снизу доверху — на крыше, свесив ноги с самого края, сидел подросток и курил. Когда он затягивался, красный огонек сигареты ненадолго озарял его лицо.

Место мое занял, шакаленок. Ничего, сейчас шугану его.