Когда она вернулась домой, праздник был в самом разгаре, из портативной колонки на всю катушку гремела музыка, мама с подругами орала песни Лепса и Леонтьева. Даша зашла в дом, услышала работающий в зале телевизор. Матвей и Осип Петрович смотрели какой-то фильм: мужик на экране жрал сырого осьминога. Даша сняла в пороге грязные кеды, дошла до спальни, переоделась в майку и шорты, заменявшие ей тут пижаму, легла в постель и долго пыталась уснуть, но звуки праздника из беседки не прекращались, наоборот, казалось, вечеринка лишь наращивает децибелы. Даша поднялась и какое-то время смотрела на праздник из окна. Потом вышла. Увидев ее, мать, покачиваясь от выпитого, кинулась к ней, прижалась всем телом.
— Дашенька, я так рада, так рада! Хотела сказать тебе… сказать… сказать тебе хотела, спасибо! Спасибо, что ты у меня есть. Ты такая умненькая у меня, такая хорошая. Я так тебя люблю. А ты чего в пижаме вышла? Мы тебя разбудили, да? Мы тебе мешаем?
— Не, мам, все нормально. — Даша тоже прижалась к маме, погладила по волосам. На пьяную маму она никогда не могла злиться. — Не могу уснуть, хочу с вами песни поорать.
— Ой! Ой, а давай, а давай, да! — Она за руку потянула Дашу к столу. — Девки, девки! Смотрите, кого привела! Дашка с нами!
Мамины подруги заулюлюкали за столом, вскинули бокалы.
— Да-а-а! Дашо-о-ок, давай к нам! Выбирай песню!
Даша достала телефон, подключилась к колонке, заиграли первые аккорды «Ариведерчи».
— О-о-о-о, вороны-москвички! Обожаю! — Мама захлопала в ладоши. — Девки, ну-ка давай, чтоб все соседи слышали, а?
И они запели — все вместе, срывая глотки:
Часть вторая
Городок и город
Глава одиннадцатая
Пятигорск
Впереди, на горизонте, в голубоватой дымке, как миражи, замаячили едва различимые пока что горы, ландшафт стал бугриться, изгибаться — прямая, плоская степь вскидывалась холмами и выходами пород, словно предупреждая о приближении к Кавказу.
Даша увидела вдали у дороги что-то блестящее, поймавшее блик солнца, что-то похожее на поверхность озера. Когда подъехали ближе, оказалось, это парники — бесконечные, плотно стоящие друг к другу стеклянные домики.
— О, китайские теплицы пошли, подъезжаем, — сказал Матвей.
В Пятигорске Даша была, считай, в прошлой жизни. И теперь, возвращаясь, морально готовилась к тому, что попросту не узнает его. Но — нет. Город выглядел практически так же, словно был слепком из ее памяти. Казалось, новые реалии почти не дотянулись до внутренней геометрии Пятигорска — во всяком случае пока. Матвей гнал машину по проспекту Калинина, и у Даши было ощущение, будто они оказалась внутри временного парадокса. Город словно плевать хотел на все, что происходит вокруг — Китай, кадавров, выбросы соли. В отличие от искалеченных кризисом и гражданской войной Ростова и Краснодара, Пятигорск был как будто законсервирован в прошлом. Разве что вывески и дорожные знаки изменились, стало больше иероглифов. Тот же Пятигорск, но с легким китайским акцентом.
Эта мысль — что ее родной город даже в самые тяжелые времена смог сохранить себя — почему-то успокоила Дашу. Впрочем, тут же она поймала себя на мысли, что это иллюзия — если внешне город не изменился, это не значит, что он остался тем же. Кое-что все же выглядело иначе — на проспекте Калинина теперь вместо «Макдоналдса» было полицейское отделение, а бывший торговый центр «Лермонтов» превратился в рынок. Дальше по проспекту, как отлично помнила Даша, располагалась духовная семинария, которую местные студенты называли просто «духовкой» и шутили, что на ее гербе вместо богородицы должна быть Сильвия Плат. Даша вспомнила эту ужасную шутку и фыркнула.
— Что? — Матвей посмотрел на нее. — Вспоминаешь старые деньки?
Она пожала плечами.
— Поверить не могу, что вернулась.
— И как ощущения?
— Испытываю щемящую нежность и экзистенциальный ужас одновременно.
— Я маме написал, она сейчас на даче, заедем к ней? — И увидев испуганный Дашин взгляд, рассмеялся. — Да ладно,
— Давай прогуляемся немного, — пробормотала Даша. — Хочу оглядеться.
— Что ж, — Матвей вынул из кармана складной стаканчик, щелкнул пальцем по дну, и стаканчик раскрылся. — Как в старые добрые?