Кадис

– Нет, я пришел с доном Диего. Я хотел от тебя самой услышать, что ты меня больше не любишь.

– Что ты говоришь?

– То, что ты слышишь. Я знаю, это так, но мне надо услышать «нет» из твоих уст.

– Ты его не услышишь.

– Уже услышал.

– Ради бога, Габриэль, сделай равнодушный вид. Подними глаза кверху и скажи: «Какая ужасная трещина на потолке!» Так ты думаешь, я тебя разлюбила? Я бы этого не сказала. А что ты делал все это время? Был в осажденной Сарагосе? Жизнь там показалась бы мне раем, я не видела бы доньи Марии.

– Все это время я жил лишь мыслью о тебе. И если я делал усилие, чтобы подняться по ступенькам общественной лестницы, то мной руководило только желание если не дотянуться до тебя, то по крайней мере составить себе такое положение, которое даст мне право смотреть на тебя, не вызывая чьих-либо насмешливых замечаний.

– Обманщик! Ты тоже научился притворяться. За все это время ты ни разу не вспомнил обо мне… Но не подходи так близко. Осторожнее, не бери меня за руку. Кажется, будто под перчаткой у тебя огонь. Донья Мария следит за нами.

– Я не умею притворяться, как ты. Я люблю тебя всем сердцем, Инесилья, и не одним, а двадцатью сердцами, ведь одного сердца мало, чтобы любить тебя так, как я люблю… Скажи мне честно и откровенно, скажи, ты заслуживаешь такую любовь?

– А как же? – ответила Инес с улыбкой. – Конечно, я заслуживаю твою любовь и даже в тысячу раз более сильное чувство, ведь я ее добилась и заплатила за нее недешево. Но вы не видите, сеньор дон Габриэль, – прибавила она, повышая голос, – эту огромную трещину на потолке?

– Инес, если ты говоришь правду, повтори свои слова еще раз, и повтори громко. Я хочу, чтобы тебя услышали донья Мария, дон Диего и все эти чучела.

– Молчи. За то, что ты так долго не приходил, ты заслужил… ну, скажи сам, чего ты заслужил?

– Я уже достаточно наказан муками ревности, безумной ревности, истерзавшей мое несчастное сердце.

– Ревности? К кому?

– Ты еще спрашиваешь? К лорду Грею.

– Ты с ума сошел, – проговорила она поспешно; слова срывались с ее уст быстрые и невнятные. – Сказать такое!.. Возможно… что этот человек причинит мне большое горе.

– Ты любишь его?

– Ради бога, говори тише, притворись равнодушным.

– Я не умею притворяться. Я не получил, как ты, воспитания в школе лжи. Я умею говорить только правду.

– Ты сказал, я люблю лорда Грея? Мне и в голову это не приходило.

– О! Что делать, чтобы поверить в это? Под руководством доньи Марии ты научилась так мастерски притворяться, что твои мысли скрылись от меня под непроницаемым покровом, а когда-то я умел не только читать их, но даже угадывать. Исчезло светлое сияние, окружавшее тебя прекрасным ореолом чистоты. Твои слова уже не звучат с прежней божественной ясностью, в которой никто из смертных не смел усомниться. И меньше всех я. Теперь, Инес, ты можешь убеждать меня и клясться, а я… что поделать? Я не поверю тебе. Будь тысячу раз проклята донья Мария, научившая тебя притворству!

– Если ты не владеешь собой, наш разговор не может продолжаться, – прошептала она взволнованно, затем громко добавила: – Сеньор дон Габриэль, эти эстампы с Дафной и Аполлоном, с Юпитером и Европой так легкомысленны, что мы решили заменить их изображениями святых, которые уже заказаны в Севилье. Но что ты сказал о лорде Грее? – продолжала она тихо. – Что я люблю его? О, этот человек принесет мне много горя! Он ни перед чем не остановится. Это было чистое безумие. Я скомпрометирована. Габриэль, прошу тебя, позабудь все, что тебе рассказал лорд Грей. Забудь и никому, даже своему исповеднику, не признавайся. Согласись, что он обаятелен, и нет ничего удивительного, если его фантазии волнуют и будоражат душу… Но не говори об этом. Пожалуйста, молчи.

– Ты вправду его не любишь?

– Нет.

– Он любит здесь, в этом доме, другую?

– Не знаю… молчи… нет, никого из этого дома, – ответила она в смятении. – Ты мне больше не веришь?

– Нет, почти что нет.

– Разве я когда-нибудь лгала тебе?

– Никак не разберусь, что представляет собой этот дом и его обитатели. Мне кажется, что здесь, в этой обители лжи и притворства, все обман. Лгут те, что живут здесь, лгут те, что приходят сюда, и даже я вынужден был прибегнуть ко лжи, чтобы появиться здесь. Воздух этого дома насыщен фальшью и обманом. Сердца, порабощенные деспотической властью, должны пожертвовать своей искренностью за право на жизнь. Здесь с высоты своего кресла правит злой гений семьи – донья Мария. Мне душно здесь, я жажду бежать отсюда. Меня окружает тысяча неразгаданных тайн, а над всеми моими чувствами незримо властвует одно, самое тяжкое и мучительное из всех – недоверие. У меня сжимается сердце при горькой мысли, что я больше не верю, не могу верить ни словам, ни клятвам моей Инесильи.

– Успокойся! Донья Мария не сводит с нас глаз. Дон Диего тоже. Я умираю от горя… Но ради бога, сеньор дон Габриэль, – прибавила она, повышая голос, – человек, который собирается после войны принять священный сан, не должен с таким пылом говорить о битвах. Расскажите же, что было потом.