Кадис

– Потому что называть сейчас дома имя лорда Грея – это все равно, что назвать самого дьявола.

– Причина мне ясна: одна из вас трех любит лорда Грея.

– Ах, что вы говорите! – воскликнула Пресентасьон в сильном смущении. – Мы…

– Вы, например.

– Нет, ни я, ни сестра.

– Мне известно, что сеньора Инесита с ума по нему сходит.

– О! Да… она сумасшедшая, сумасшедшая!.. Боже мой, мы уже пришли… я едва жива!

Свернув за угол и подойдя к дому, я поднял глаза и за окнами крытого балкона различил сперва зловещий силуэт, потом два страшных ока, разделенных тонкой горбинкой орлиного носа, и наконец – огонь негодования, сверкнувший в этих очах. Пресентасьон тоже узнала мать и едва не лишилась чувств.

– Матушка видела нас, сеньор де Арасели, – сказала она, – бегите, скройтесь, пока не поздно.

– Поднимемся наверх, скажем правду, это спасет нас обоих.

XX

В коридоре Пресентасьон упала на колени перед матерью, которая вышла нам навстречу, и воскликнула, задыхаясь:

– Матушка, простите меня, я ни в чем не провинилась.

– Поздно же ты возвращаешься домой… А где же дон Пако и твои спутницы?

– Матушка, – продолжала в смятении девушка, – мы гуляли по валу, вдруг падает бомба и разрывает на части дона Пако… нет, не совсем на части… но мы бежим, теряем друг друга, я лишаюсь чувств…

– Вот как? – прервала ее с яростью донья Мария. – Да ведь сеньор де Остоласа, который только что пришел, рассказал мне, что видел тебя на трибуне в кортесах!

– Вот именно, я лишилась чувств… и меня принесли в кортесы… а потом дона Пако убили.

– Это какой-то гнусный заговор, – прошипела графиня, ведя нас за собой в гостиную. – Господи, что творится… Нынче порядочным людям невозможно на улице показаться!

В гостиной сидели Остоласа, дон Педро дель Конгосто и незнакомый мне, приятный с виду молодой человек лет тридцати с небольшим. Первый взглянул на меня с нескрываемой злобой, второй – с надменным презрением, третий – с любопытством.

– Сеньора, – обратился я к графине, – у вас нет повода для волнений, вы неверно истолковали случай, который сам по себе совершенно безобиден.

Тут я рассказал все, что произошло, несколько изменив те обстоятельства, которые могли оказаться неблагоприятными для бедных девушек.

– Кабальеро, – язвительным тоном начала графиня, – прошу прощения, но я не могу поверить вашим словам. Позднее я разберусь во всем случившемся с этими безрассудными, ветреными девушками; а тем временем я остаюсь при том мнении, что вы и лорд Грей составили гнусный заговор с целью нарушить мир в моем доме. Сеньоры, разве я не права? Мы живем в обществе, где честь семьи и достоинство знатных особ не находят себе ни опоры, ни защиты. Жизнь стала невозможной! Я обращусь с жалобой к правительству, к регентам… Впрочем, к чему? Ведь начало этому положено в высших сферах, где царят вероломство, бесстыдство, безнравственность и легкомыслие.

Три идола, симметрично восседавшие на почетных местах в гостиной, словно статуи, помещенные сюда для украшения, утвердительно закивали своими достойными главами, а один из них ударил мощной рукой по подлокотнику кресла.

– Сеньор де Арасели, весьма сожалею, но должна признаться, что я была введена в печальное заблуждение относительно вашей нравственности.

– Сеньора, вы вольны судить обо мне, как вам угодно, но в сегодняшних событиях я нисколько не повинен.

– Можно с ума сойти, – продолжала графиня. – Со всех сторон западни, козни, низкие заговоры. Спасения нет, все предосторожности тщетны, напрасно искать уединения, ничто не поможет вам скрыться от коварства растленного века. Даже в глухом, потаенном убежище оно предательски настигнет вас и проникнет во все заповедные уголки вашего очага.

Три идола в знак полного единодушия снова закивали головой.

– Довольно притворства, – сказал Остоласа. – Сеньора донья Мария не нуждается в ваших извинениях, она вас раскусила. Как идут занятия теологией?

– Мои скудные познания подсказали мне, – ответил я, – что любой пономарь способен выступить в кортесах и рассчитывать на благосклонность слушателей.

– Сеньор принадлежит к числу тех смутьянов, которые изо дня в день толкутся на трибунах. Нынче это составляет занятие многих лиц.

– Ужасно! Из такого учреждения и с высоты таких трибун они думают управлять королевством!

– Я не собираюсь расхваливать здесь мое поведение, – ответил я спокойно, – брань этого человека не заставит меня забыть ни чести мундира, который я ношу, ни моего уважения к этому дому. Здесь находится лицо, которое если и могло составить себе в некоторых вопросах неблагоприятное мнение обо мне, все же отлично осведомлено о всех событиях моей жизни и знает меня как честного человека. Сеньор дон Педро дель Конгосто, вы слышите, я взываю к вашей добропорядочности, пусть донья Мария узнает, в самом ли деле она открыла двери своего дома перед недостойным.

При этих словах дон Педро, уютно расположившийся в глубоком кресле, выпрямился, погладил свои длинные усы и сказал следующее: