Кадры решают все

Ведь страшно подумать, в какую ярость придет начальница, если Вера не поймет сигнала и пропустит свидание, о котором та с таким трудом договорилась. Нет, надо быть начеку!

Вера сидела как на иголках, жадно ловя взгляды конвойных, но те не обращали на нее никакого внимания.

Миша тоже почти не смотрел на нее, потому что сейчас как раз проводился анализ финансовых документов, которые подписывал непосредственно он, ключевой для него момент во всем процессе.

Только перед самым перерывом на обед, когда Вера почти отчаялась, она поймала многозначительный взгляд Келлера, адвоката Соломатина.

Решив, что ей почудилось, Вера потупилась, но когда снова подняла глаза, адвокат по-прежнему пристально смотрел на нее. Она слегка шевельнула бровью, он еле заметно кивнул.

Когда судьи вышли из зала, Вера хотела подойти к мужу, но Келлер украдкой показал ладонь, мол, притормози, а потом подошел и незаметно-незаметно, бочком вывел в маленькую комнатку, больше похожую на кладовку, и исчез.

Вера не успела осмотреться, как конвойный ввел Мишу, с грохотом подтащил единственный стул к двери и уселся, скрестив руки на груди и демонстративно глядя в потолок.

Муж обнял ее изо всех сил, так что, казалось, ребра затрещали. От него пахло земляничным мылом и горечью. Чужой, незнакомый запах.

– Как ты, любимая?

– Хорошо, хорошо.

Не успела она ответить, как он закрыл ей рот поцелуем.

– Ты разводись со мной, – сказал он, с трудом оторвавшись от ее губ.

Вере вдруг стало так грустно, будто она собиралась его ждать.

– Почему? Ты меня больше не любишь?

– Люблю, конечно, поэтому и говорю, что надо разводиться. Ведь десятку дадут, не меньше.

– А ты виноват?

– Ну конечно, виноват, Вера, что за вопрос, – усмехнулся Миша, – разводись, а сыну скажи, что я умер.

– Ты с ума сошел?

– Вер, времени нет на эмоции, сейчас главная задача – вас со Славиком обезопасить. Ни к чему ему папаша-зэк, сама понимаешь. С таким пятном на биографии его никуда в хорошее место не примут.

– Как знать…

– Да так и знать, Вера! Но главное даже не это, а есть опасность, что его потянет на блатную романтику, если он будет знать, что папа у него зэк. Я тут наслушался подобных историй, как сын по стопам отца, и очень не хочу, чтобы Славик следом за мной очутился в этом заведении.

– Миша…

– Для вас так будет лучше, – муж снова прижал Веру к себе и жадно вдохнул, – ах, как ты пахнешь… Короче, любимая, разводись и с посылками не заморачивайся. Об одном прошу – родителей не забывай.

Вера покосилась на конвойного. Он по-прежнему глядел в потолок. Где-то рядом Келлер, благодетель, устроивший это свидание, только не по доброте душевной, а чтобы Вера уговорила Мишу заслонить собой режиссера Соломатина. Разве это хорошо, порядочно? Если ты не виноват, оправдывайся, но не за чужой счет.

– Миша, – начала она, еле увернувшись от очередного поцелуя, – родителей не брошу, внука им предоставлю по первому требованию, не волнуйся, а сейчас послушай меня, пожалуйста, внимательно.

– Да, любимая…

Вера понизила голос:

– Ни в коем случае не бери на себя лишнего. Не поддавайся на эти штучки про чистосердечное, что, если скажешься организатором, тебе за это срок накинут, зато за признание скостят, и якобы то на то и выйдет. Не выйдет.

– Но сама видишь…

– Миша, у них на тебя ничего нет, – прошипела Вера, – настолько ничего, что они меня к тебе подослали.

– В смысле?

– Чтобы я уговорила тебя признаться, а взамен они меня с работы не уволят.

– Так, может…

– Не вздумай! Сиди, молчи и слушай своего адвоката. Она, верно, хорошая тетка, раз у меня требовали заменить ее на какого-то мрачного обсоса. Сиди, не дергайся, свое получишь, а чужого нам не надо.

– Какая ты… – выдохнул Миша.

Вера дернула плечом:

– Какая уж есть. Ладно, сейчас поборемся, а после суда видно будет.

– Ты только не плачь.

– А я плачу?

Действительно, по щекам текли слезы, а она и не замечала.

– Подвел я вас…

– Не начинай!

Тут конвойный очнулся и выпустил Веру из каморки, а через несколько минут вывел Мишу.

Вера проводила его до машины с зарешеченными окнами, которая повезла арестантов обедать, помахала вслед, а потом подошла к речке и, облокотившись на чугунную ограду, стала смотреть, как, блестя на солнце, неспешно течет темная тягучая вода, отбрасывая на гранитные берега легкую колеблющуюся тень, похожую на вуаль.

Банальная метафора жизни как реки не перестает быть верной из-за своей банальности. Все течет, все меняется, и вообще, как говорил преподаватель математики в ПТУ, жизнь – категория динамическая, а смерть – статическая.

Кажется, ухватишь момент, и вот он уже прошел, встанешь на путь, а он – раз, и свернул, и никогда не знаешь, что будет с тобой через секунду. Зато и против течения не выгребешь, ни на секунду в прошлое не вернешься. Непредсказуемо, страшно, но есть одно, чем ты можешь управлять – это ты сам.

Если бы она сейчас сделала как говорит начальница, то отказалась бы от себя самой и совсем потерялась в этом потоке.