Кадын

– Я была сегодня у лога, где некогда вы с Камкой жили, – начала я, и легкая улыбка тронула губы Очи. – Или знаешь уже, о чем скажу?

– Знаю. Неужели снова твой помощник-ээ привел тебя? Добрый у тебя ээ.

– Нет, нынче случай привел.

– Те, да в этот раз чуяла я, что чьи-то глаза меня видят, – усмехнулась она. – Я в своем лесу всегда это чую.

– Ты как дитя, будто не понимаешь! – сказала я в раздражении, что она остается спокойной. – Очи! Не о своей чести я говорю и не о чести девы Луноликой – не мне вспоминать о том нынче. Но ты сговор ведешь с чужеземным царем, понимаешь? Если б другой кто это был и отец узнал, сразу велел бы разорвать лошадьми как предателя.

– Скажи ему. – Очи только пожала плечом. – Что ж не сказала? Ты же все слыхала.

– Очи! Что тебя замутнило?! Или что-то тебе посулил он, подкупил тебя? Или правда полюбился крепче, чем прежний воин, так что вновь ты готова оставить и люд свой, и долю?!

Глаза ее вспыхнули – будь нож, убила бы меня. Пылающим шепотом заговорила:

– В эту ночь начинается время алчных духов, не поминай, царевна, того, кто живым в их мир взят. Никого, кроме него, не пускала я себе в сердце и только со смертью забуду его. Но то моя тайна, и ты, не имевшая подобного горя, об этом не говори!

Эти слова, тяжелые и жестокие, меня отрезвили. Я замолчала, потом взяла ее руку и погладила по ладони.

– Прости, Очи. Я не хотела ранить тебя. Давят меня эти дни. Не знаю уже, что говорю.

Она закрыла глаза, и лицо было каменным, бледным, губы стали тонкими нитками на этом лице, словно кровь из них отступила. После с трудом она их разжала и молвила:

– От того, что в себе носишь, не убежишь, сестра. Хоть к дальним стоянкам откочуй… И хотела бы, да ничего не забыла. Ошиблась тогда: через себя перепрыгнув, хотела великим камом стать. Но духи надо мной посмеялись: жертву готовила им, страшную жертву, из собственного сердца вырезанный живой ком, а они ее сами забрали. Не успела ее принести им.

– Так решил Бело-Синий. То была плата за замысленное преступление. Не заслужил тот охотник смерти такой от тебя…

– Не нам с тобой говорить об этом. – Она открыла глаза. Они словно замерзли и потемнели, как темнеет, замерзнув, озерная вода. – Больше я не позволю такому статься, все жертвы моей рукой впредь пойдут к алчным духам, чтобы за то они вечно служили мне. И рука не дрогнет, нет в ней больше сомнений, нет мягкости в сердце, бездомный охотник ее с собой в нижний мир забрал. Есть во мне нечто, я знаю, что влечет мужчин. Если бы я захотела, половина охотников свои дома побросала бы и за мной по лесам бродила. – Как змея, злая улыбка скользнула по ее лицу, но глаза не изменились. – Но мне того не надо. Больше, чем хочу, мне не надо.

– Чего же ты хочешь?

– Приходи завтра в лог, туда, где вытекает каменная река. Ты это место знаешь, там кони Камкины когда-то ходили. Сама все увидишь. – Тут она впервые теплее на меня посмотрела. – И не бойся, о предательстве не помышляю, а если удастся мне все, сама благодарить меня станешь. Ты же добрая, сестра, мягкая, тебе не справиться с той затравой, что вокруг тебя собралась. А я справлюсь. Только пораньше приди, до света, чтоб с нами не встретиться.

Я хотела спросить у нее еще, но тут в дом вошел красный с мороза Атсур, и в руках его были волосы, как обрубки конских хвостов.

Он подошел к отцу и опустился перед ним на одно колено.

– Царь, я сделал свой суд над теми, кто оскорбил твоих слуг. Я не мог убить их, я мало взял с собой людей. Но я узнал виноватых и велел высечь их, а хвосты с их голов приношу тебе.

Он положил перед отцом отрезанные с макушек черные волосы.

– Для вас это ничто, – продолжал Атсур, – но они вернутся домой с позором, как воины, бежавшие с поля боя.

– По нашим законам труса разрывают конями, – сказала я, возвращаясь к очагу. Атсур обернулся ко мне.

– Ваши законы суровы, я их запомню. Мы же иначе судим: трус в этом бою может богатырем стать в следующем. Позора достаточно ему, а не смерти.

– Только если это будет бой с его женой, – пошутил Санталай, и мужчины расхохотались.

– А какой суд был бы над этими злодеями дома, в Степи? – спросила я.

– У нас не было бы суда над ними, царевна, – ответил Атсур.

Я не спала в ту ночь. Странные видения посещали меня, но были это лишь грезы, не сны. То виделось мне, что во весь опор скачу на гнедом коне, но вот кончилась под ним земля, и мы падаем вместе – но я вздрагивала и приходила в себя. То виделся бой, в каких еще не бывала, и враги обступают, но стоило мне ударить клевцом, как они рвались, будто бурдюки, и темная вода из них вытекала. Я чувствовала себя в грязи – и просыпалась.

Наконец поднялась с постели Очи, подошла к сосуду с водой у двери – высокий, стройный старинный сосуд из рога был у нас, за ночь вода в нем замерзла, и донеслось, как Очишка ломает тонкий лед, – отпила, а после, неслышная, скользнула из дома. Чуть позже поднялся Атсур, натянул сапоги с шумом и, шатаясь спросонья, на ощупь двинулся к двери.