Кадын

Алатай уже догадался, что веселье их выдуманное и что пьяным никто не был. Предчувствие билось в нем: сейчас что-то будет, сейчас случится что-то такое важное, чего никак нельзя пропустить. Было колко и весело. Он видел, как неестественно быстро пьянела охрана, как падали, сморенные сном, напоенные пленники, хотя от обычного хмеля такого не могло бы случиться. Воины пели и кричали, Кадын веселилась словно бы беззаботно, и это веселье передавалось Алатаю, хотя сердце его сжималось, как перед боем.

Наконец Каспай с царем на плече приблизились к лиственнице, где оставались двое не обнесенных хмелем пленных.

– Те, что смотришь, голый человек? И откуда ты здесь явился? Пей, хоть забудешь себя. Пей, говорю тебе, – гремел Каспай на всю поляну, а Аратспай поил черноголового чужеземца из бурдюка. Тот подставлял руки и глотал жадно – похоже было, что их в тот день не кормили. Царь в этот момент соскользнула с плеча Каспая и склонилась над больным. Тот уже не стонал и не метался, а откинулся навзничь и тяжело, прерывисто дышал. Лицо Каспая стало горьким, когда он увидел его.

– Те! – протянул он и прищелкнул языком. – Но не обдели и его, брат Аратспай. Пусть глотнет сладкого перед смертью.

Воин склонился над больным. Алатай видел, как Кадын сама приоткрыла ему губы и разжала зубы. Дальше он не понял, что случилось, хотя смотрел во все глаза: Аратспай сделал вид, что поит чужеземца, но еще ни капли не попало тому в рот из бурдюка, а они с Кадын уже отпрянули и замерли, внимательно на него глядя.

Все произошло очень быстро. Кадын с Аратспаем еще не успели подняться с колен, как чужеземец принялся биться и корчиться, будто в последних судорогах. Крупный пот выступил у него на лбу, лицо исказилось, мышцы скрутило. Его друг, оттолкнув Каспая, припал к нему. Но он не кричал, не звал на помощь, он молча и зло обернулся на Кадын, будто проклиная от всего сердца. Алатай понял, что он догадался тоже, что она отравила больного.

Тот уже стонал в голос. Охрана, преодолевая вялость от хмеля, подходила с разных сторон.

– Те, похоже, не увидеть ему больше рассвета, – сказал Каспай громко. Охрана уже собралась и что-то выкрикивала, но было видно, что они плохо соображают, что творится.

– Мертвый в кочевье – лишний груз, – как бы объясняя им, сказал Аратспай.

– И то верно, брат, – подхватил Каспай. В этот момент чужеземец простонал совсем уже слабо, вывернулся всем телом и застыл. Даже дыхание, казалось, не колыхало больше его грудь.

– Унесите его, – сказала Кадын холодным голосом, будто не она только что убила этого человека. – Отрубите голову и верните желтолицым. Они должны довезти ее своему государю. – Она показывала руками, что надо делать, чтобы и желтые поняли. Те уже были под чарами отвара и только вяло залепетали что-то, когда Каспай одним движением разорвал веревку, связывающую чужеземцев, взвалил на плечо легкое тело и быстро вышел из ограды, скрывшись в темноте. Рабы взирали на все молча и тяжело. Что они видели и понимали, одурманенные, нельзя было узнать. Только черноголовый друг иноземца глядел на царя с болью и ненавистью.

Как только Каспай с безжизненным телом скрылся в темноте, Алатай выпрямился и стал бесшумно, пятясь, уходить за деревья, а затем, развернувшись, пустился через лес, огибая загон, вниз, к ручью. Тревога, бившая его все это время, достигла такой силы, что сидеть на месте он не мог. Ни одной мысли в его голове не было, но он чуял всем сердцем, где должен сейчас быть.

Он не добежал до ручья, а наткнулся на Каспая в двадцати шагах от тропы. Выскочил к нему с шумом, топотом, сбитым дыханием, будто за ним гнались, и замер, уставившись на безжизненное тело чужеземца, лежащее на земле. Каспай как раз поднимался с колен и тоже замер, сурово глядя на юного воина. В руках у него был мешок, в каких хранят соль, даже в темноте Алатай видел, что мешок пропитан кровью, и невольно зажмурился: он понял все, догадался, что было в мешке, и ему до тошноты не хотелось видеть обезглавленное тело.

– Ты кто? – спросил Каспай.

– Алатай, – ответил тот и открыл глаза, коря себя за слабоволие.

– Духи послали тебя. Я не могу оставить его, – сказал Каспай. – Возьми это, беги, отдай царю.

Царю?! – охнуло в сердце у Алатая. Но он только кивнул, взял мешок и припустил к загону со всех ног, стараясь не дышать глубоко, чтобы не чуять запах свежей человеческой крови.

Уже у загона, входя в свет факелов, он догадался затянуть на лице уши шапки. Ему подумалось, что царь может его узнать, и он испугался одной этой мысли.

В загоне все оставалось так же, как он видел из леса, даже как будто все сидели в тех же позах и с тем же выражением пьяного тупого недоумения на лицах. Стоило Алатаю войти, как все повернулись к нему, невесть откуда взявшемуся человеку, и цепче других смотрела Кадын. Алатай, тоже не сводя с нее глаз, подошел и протянул мешок. Он хотел бы сказать что-то равнодушное, но не сумел – глаза снова зацепились за темное пятно крови, и его замутило.