Кадын

Алатай знал это, потому что уже был у загона, хоть желтые никого к нему не подпускали. Но в первый же день, как остановился караван, мальчишки бегали туда, и Алатай не утерпел, увязался с ними, позабыв о недавнем посвящении. Были там люди разного облика, но все одинаково удивляли: длинноволосые кудрявые мужчины с глазами, большими как у оленей, мужчины с медного цвета кожей, с бритой головой и рисунком глаза на голых плечах, мужчины с белой кожей, обветренной в дороге, воспаленной, с гнедыми кудрями и светлыми глазами… Но больше других поразили Алатая двое совсем черных, один темнее другого. Первый, с медно-красным отливом кожи, был высок, худ, жилист, с волдырями по груди и плечам, они составляли узоры. Другой был совсем черен. Его кожа даже блестела от черноты – так казалось в свете огня. Он был ниже ростом, но широк в плечах, очень силен, с буграми мышц на груди. Даже жалкая одежда и трудности перехода не сделали его жалким. Он смотрел угрюмо, как пойманный зверь.

Алатай всякий раз, отправляясь на ярмарку, мечтал об одном: вдохнуть воздуха иных земель, заглянуть далеко за горы хотя бы одним глазком – через желтых купцов, через чудные иноземные товары. Как завидовал он сироте Апаю, которого в прошлом году, сразу после посвящения, отдали в учение меднолицему толмачу! Как завидовал Алатай, как мечтал оказаться на его месте! И как искал его в этом году среди людей и верблюдов, но того не было нигде, не следовал он за медным толмачом, и что с ним случилось, сглотнула ли его дорога, Алатаю не удалось разузнать. Однако любопытство его было вознаграждено: один раз увидеть всех этих странных людей было интереснее, чем долго выпытывать что-то у Апая.

Второй раз он был у загона вчера, тоже увязавшись за царем. Он следил за ней всякий раз, как выпадал случай, следовал неотступно. Вчера она ходила сюда одна, лишь с верным толмачом. Они обнесли хмельным молоком и напоили всех пленников, и Кадын подолгу останавливалась у каждого, заглядывала в глаза, изучала лица и что-то прозревала. Черный со шрамами страшно выпучил глаза и оскалил зубы, когда она приблизилась, так что Алатаю померещилось на миг, что сейчас он набросится на царя. И тогда он мог бы выскочить и убить черного. Он даже успел помечтать об этом, но ничего не случилось. Он слышал, как толмач объясняет царю, что в тех землях мужчины ведут себя так на смотринах: у них невеста выбирает себе жениха.

Дольше всего стояла Кадын над больным чужеземцем, связанным в паре с другим пленником под лиственницей. Первый, здоровый, был крепкий, медного цвета и с черной головой. Второго было почти не видно, кроме светлых волос, казавшихся золотыми в отсветах огня. Он лежал на земле, прикрытый куском шерстяного плаща, и метался. Кадын спросила, что с ним, и толмач перевел вопрос сидящему рядом с ним человеку. Тот начал рассказывать, желтый – переводить, и Алатай все услышал. Одна из женщин, что следует с караваном, воспылала страстью к этому пленнику и явилась, желая совокупиться с ним. Но ему стало противно делать это при всех, как собаки, и он оттолкнул женщину. Тогда она ударила его кинжалом. Юноша увернулся, но она ранила его, а острие было отравлено. Теперь он медленно умирал.

Кадын стояла над ним так долго и смотрела так печально, что Алатай почувствовал ревность. Потом так же долго она выспрашивала толмача, как можно выкупить у желтых этого человека, но тот уверял, что это невозможно: это дар владыке, и его довезут даже мертвым. Алатай почувствовал радость от такого ответа.

«Ты мягкосердечна, как дева, – говорил царю толмач, когда они возвращались к шатру. – Зачем тебе этот раб? Он все равно умрет. Или он тебе полюбился?»

«Он воин, – ответила царь. – А воин не должен умирать как собака, от руки девицы, которую купцы возят по свету себе на усладу. Кроме того, – добавила она после, – он напомнил мне брата».

Толмач больше ничего не сказал.

Короткой дорогой линия воинов быстро достигла загона. Они уже входили, шумные, веселые, будто пьяные, и поили хмелем охрану и пленников. Запыхавшись, Алатай затаился в двух шагах от загона и видел, как мечутся желтые, пытаясь понять, что это, как кричат на своем языке и стараются воинов выгнать, но те только смеются, и Кадын смеется со всеми, заливается, сидя на плече у Каспая, и кричит звонким голосом: «Пои их, пои всех, пусть веселятся с нами!»

– Праздник у нас, понимаешь, праздник, – внушал громадный Аратспай, нависая над желтолицым охранником. – Праздник, видишь, царь поит. – И смеялся сам оттого, что желтый его не понимает.

– Какой праздник? – со смехом спросил его кто-то из воинов.

– Удачная мена – всегда праздник! – как ни в чем не бывало отвечал Аратспай.