Кадын

– Хе! Ты видел то, что хотела показать Кадын. Думаешь, ей сложно сделать так, чтобы все видели, что она хочет? – усмехнулся Каспай. – В мешке была голова, да. Овечья, белорунная голова. Я сам отрубил ее сегодня утром.

И он зашагал к торговой поляне.

Глава 3 Счастливый мир

Стоял темный час ночи. В маленьком походном шатре, где умещалось только три человека, было душно от огня и красно от светильников. Меднолицый толмач сидел, склонившись над разложенным на коленях свитком, и быстро писал расщепленной на конце палочкой. Похожие на хворост знаки ложились ровно, сверху вниз. Толмач поднимал глаза, взглядывал на царя и снова продолжал работу.

Кадын дремала, отвалившись на седельные подушки, пахнущие сухой травой и конским потом. В этом шатре не было ничего для удобства, даже простых подушек или постели. Кадын спала, чуть смежив глаза, и, верно, сама не знала, что спит. Ей казалось, что она все еще слушает наставления учителя, что мудрость, которую вынес он с Шелковой дороги, все еще звенит в шатре. Но она спала. Лицо ее было усталым, тревога проступала на нем, и было это лицо брошенной девочки, а не грозного царя, управляющего людом. Вглядываясь желтыми глазами, острыми, точно жало подземной осы, толмач разбирал эти черты как письмена и снова писал.

Вдруг по ее телу пробежала судорога, и она очнулась.

– Ты все пишешь, учитель. О чем?

– Познавая соседей, мы познаем самих себя. Я описываю юного царя соседствующих с нашим народом варваров, – улыбнулся Го, не поднимая глаз. – Эти люди носят штаны, застегивают одежду на левую сторону и не умеют писать своей истории и законов, поэтому мы зовем их так.

– И каков же их царь? Я хочу тоже узнать о нем.

– Он силен и крепок, мужествен и статен. В нем видна кровь его предков-барсов. Его глаза – сияние горных вершин, его руки – вековые деревья. На его плечах табунам пастись, на его спине – отарам отдыхать. Его ум и хитрость страшат врагов, и все народы из дальних земель едут к нему на поклон. Только мне одному известна его тайна, но я никому не скажу, а иные не догадаются: что этот молодой, грозный царь на самом деле – юная дева-воин.

Кадын тихонько засмеялась:

– Ты сам учил меня не слушать лесть, Го. И кому нужна ложь в твоих записях?

– Что ты, царь, это не ложь, это я слышал, как описывают великих воинов прошлого ваши сказители, – отвечал он, и она опять рассмеялась.

– Как ты хитер и гибок! Но зачем ты это пишешь, старый учитель?

– Я сохраняю историю. Пройдет много лет, быть может, никто не сможет вспомнить ни о нашем, ни о вашем народе, но найдут мои записи, прочтут и вспомнят.

– Кому тогда мы будем нужны, Го?

– Тот, кто умер, но не забыт, бессмертен. Так говорят мудрейшие.

– Это пустое, – поморщилась Кадын. – Бессмертия нет. Тело смертно, а памяти достойно лишь то, что рождает боевой дух в сердцах. Если ни нашего, ни вашего люда не станет, в ком будет память рождать боевой дух, кто сможет гордиться тем, что помнит о нас?

– Ваш люд не имеет письма, ему достаточно преданий, но и это он легко оставляет и идет дальше. Наш народ бережет память, складывает ее в кладовую и готов всегда обратиться к ней, чтобы узнать, как жили в прошлом и правильно ли живем мы теперь. Ваш люд устремлен в будущее, наш народ смотрит в прошлое, чтобы удержать настоящее. Я не знаю, что лучше, такова разность наших путей.

– Я тоже не знаю, что лучше, Го. Как и не знаю, есть ли будущее у люда, забывшего прошлое и меняющего свое настоящее, как шапку, в зависимости от направления ветра.

– Не стоит думать так о своем люде, Кадын. Думая дурно о породившем нас дереве, мы гнием сами.

Она сжала губы, глядя в огонь, не в силах ни ответить, ни согласиться.

– Ты мудр, как сорока, Го. Скажи мне, что ты прозреваешь в нашем люде? – спросила наконец. – Столько забот окружает меня, что мне тяжело оглянуться вокруг, чтобы что-то понять.

– Свой Путь есть равно у человека и у люда, царь. Я говорил тебе это. Путь бесконечен и непостоянен. Он определяет облик люда, все его наклонности, обычаи, но он меняется, и это залог долгой жизни люда. Если Путь застынет, люд исчезнет. Мудрость правителя – позволить Пути течь своим чередом. Так говорят мудрейшие: если, управляя, правитель отдалится и встанет позади, народ будет любить такого правителя. И сам сделает все так, как будет для его блага, а значит, и для блага правителя.

– Эта мудрость слишком глубока для меня, Го. Мне приходится пока самой скакать по землям и налаживать жизнь. Скажи лучше, каким ты видишь будущее моего люда, пока глашатай не объявил о начале торгов.

Старый Го погладил плешивый подбородок. Он думал так долго, что Кадын поднялась и стала раздувать огонь в очаге. Когда он разгорелся, она повесила котел с водой, и тогда Го сказал:

– Я вижу смену народов, царь. Когда Путь меняется, один народ порождает другой, изменяя при этом обличье. Я вижу, что ты правишь уже другим людом, не тем, что был у твоего отца, и ни ты, ни я еще не знаем его.

Кадын села и закрыла глаза, словно слова эти причинили ей боль, и она терпела. Толмач сказал: