Каджар-ага[Избранные повести и рассказы]

Жена Сахи приехала вместе с отцом, потому что у Сахи не было ни верблюда, ни осла, да и ничего у него не было, кроме рваного одеяла, старой кошмы и торбы для ложек с оборванной бахромой и давно уже выцветшей вышивкой. Все это жалкое имущество болталось на спине осла тестя Сахи, и на нем высоко сидел пятилетний сын Сахи. Рядом с ослом шагала жена Сахи с черноглазой дочкой на руках, только что начавшей ходить.

Сахи встретил жену с детьми и завернул осла во двор брата. Когда кочевка въехала во двор, из кибитки вышла Акгуль-эдже, посмотрела на невестку, на внучат и спросила:

— А куда же вы дели мою любимицу, мою Айгуль? Неужели бросили в Афганистане?

Жена Сахи заплакала навзрыд и, омыв слезами почерневшее от солнца, высохшее от нужды и горя лицо, прошептала:

— Нет ее… умерла наша Айгуль…

Да, умерла, и не одна Айгуль! Жена Сахи родила на чужбине еще пятерых детей, а живы остались только двое — девочка и мальчик.

— Ну, хорошо, что хоть эти остались, — старалась утешить невестку Акгуль-эдже, хотя сама еле сдерживала слезы — так ей жалко было свою первую внучку, свою любимицу Айгуль. — Пожили бы еще немного в вашем Афганистане, и этих бы потеряли. Сахи был молод и глуп, а отец-то твой чего испугался, чего он сбежал из аула? Наслушался сказок баев… Или он думал, что тут уж для него не осталось куска хлеба? Ведь он же работал, хорошим был пастухом. А теперь что плакать. Надо было раньше думать.

И Акгуль-эдже ласково обняла пятилетнего внука, который сидел на осле и большими черными глазами смотрел на нее, как на чужую сердитую старуху.

— Ну, а ты чего же стоишь? — сказала она Сахи. — Сними с осла свое тряпье, брось в старый дом да принеси скорее воды. Напьемся чаю, выкупаем ребят и будем обед готовить.

У Сахи словно гора свалилась с плеч. Он проворно снял сына с осла, бросил тряпье в старый дом и пошел за водой.

Когда пили чай в кибитке, Сахи сказал матери:

— Что же мне делать-то? Сапа не разговаривает и не глядит на меня… А мне где-то надо поселиться. Нельзя же под открытым небом…

— А вот старый дом… Он сейчас у нас вроде сарая, складываем в него всякую рухлядь. Обмажь его глиной внутри и снаружи, побели и живи. Это минутная работа. Разве можно говорить: "Что мне делать?" — когда ты здоров и у тебя есть руки? Работать надо.

— Работы-то я не боюсь… Но что скажет Сапа?

— А что может сказать Сапа? Ведь ты же не будешь требовать, чтоб он поселил тебя в новом доме? Этот дом он сам себе заработал. От отца-то остался один вот этот старый домишко — и ничего больше.

— Конечно, какой же может быть спор? — сказал Сахи. — Я не такой бессовестный. Но, видишь ли, раз я ушел тогда из аула, — значит, отказался и от старого дома. Вот в чем дело-то…

Акгуль-эдже задумалась, помолчала немного и сказала:

— Это хорошо, что ты понял свою ошибку. Если бы ты не был тогда таким дураком, теперь и у тебя был бы такой же новый дом, как у Сапа, и все было бы… Но что же горевать об этом? Будешь хорошо работать, и у тебя все будет. А пока живи в старом доме.

В тот же день Сахи замесил глину, быстро отремонтировал дом, построенный еще прадедом, и поселился в нем с семьей.

Сапа, вернувшись вечером с поля, видел, как Сахи обмазывал снаружи старый дом глиной, а жена его укладывала детей спать в доме на полу, и прошел мимо, ничего не сказав. Только утром на другой день хмуро спросил мать:

— А где же мы будем складывать дрова? Ты что-то стала щедрой, как Хатам-Тай[43]. Он тогда не пожалел ни тебя, ни меня, бросил нас и унес с собой последнюю лепешку. Он никакого права не имеет теперь жить в старом доме.

— Ах, сын мой! — с волнением сказала Акгуль-эдже. — Как же я ему скажу: "Не живи", когда его ребятишки зовут меня бабушкой? И они такие хорошие, ласковые, прыгают ко мне на шею!.. И он не хочет тут жить. Он сам сказал, что не имеет права на этот дом. Он не бессовестный, нет! Но куда же ему деваться с детишками? Пусть живет!

Сапа ничего не сказал и ушел на работу.

Как и все вернувшиеся на родину, Сахи получил в аулсовете муку, материю, обувь для всей своей семьи — и воспрянул духом. Так как Сапа встретил его очень сурово, он думал: "Уж если так встретил брат родной, что же со мной сделают чужие люди, советская власть?.." И с тревогой со дня на день ждал сурового возмездия. И вот, вместо возмездия, советская власть поддержала его, оказала ему помощь. Да, эти люди в аулсовете поняли, что он покинул родину не по злобе, а по глупости, и простили его и бранили только подлых баев, которые жестоко обманули его.

Сахи почувствовал, как все тело его внезапно налилось силой, и рвался к работе.

Как-то вечером он сказал матери:

— Все, кто вернулся со мной, вступают в колхоз. А мне как быть?

— Как быть? Вступить в колхоз и работать, — ответила Акгуль-эдже. — Если других принимают, и тебя примут. Надо вступить… Жизнь и счастье народ нашел только в колхозе.

— Да, но как же Сапа? Он председатель, он не примет меня, да еще и опозорит перед народом. Он не хочет, чтоб я тут оставался.