Кафе Хенто

Красное с голубым, огромное, мягкое перо изильяри я держу в своей руке. По приданию, оно приносит исполнение любой мечты. У меня есть мечта. Я не скажу ее вам. Мечта — не сотворенный вздох, она тоньше паутинки. Слова так тяжелы для мечты и могут убить ее. Но теперь моей мечте спокойно, у меня есть перо, значит, мечта обретет реальность, пустит свои корни в этот мир и расцветет. Я очень долго искал перо. Объездил каждый уголок Земли, где водятся редкие птицы. Общался со многими орнитологами, но все безуспешно. Даже самые известные из них разводили руками и не могли мне помочь. Но все это в прошлом. Главное — я смог его достать. И даже не пришлось ловить птицу или убивать ее. Перо просто выпало, когда я спугнул изильяру своим появлением. Она вспорхнула, а перо закрутилось в воздухе. Я кинулся к нему, не веря в свое счастье, схватил и, споткнувшись, рухнул на траву, такую влажную и холодную подушку, намокшую от моего пота. Я стонал и бормотал что-то в бреду горячки. Лишь утром мне стало лучше, простуда уходила. Меняя простыню и наволочку, я нашел под подушкой перо. Да, это было оно — перо изильяри, птицы, которая живет в мирах снов.

Заточенный

Болит. Болит так, что хочется разорвать себя и вынуть эту боль. Я сижу на кушетке в маленькой комнате. На стенах обшарпанная зеленая краска. Зеленый успокаивает. А вот следы рук, процарапавших до штукатурки эту зелень. Не успокоила. На потолке, очень высоко, светят мерзким белым светом длинные люминесцентные лампы. Кто-то посмотрит на такие и обрадуется, что еще может на что-то смотреть, а другой сразу поймет, что это последнее, что он видит. Я же смотрю на них уже два года. Вроде два. Хотя какая разница. Это наверно тоже, то что я увижу последним.

В конце комнаты раковина, в которой нет воды, а рядом унитаз. Из него смердит мочой. Слышится поворот ключа.

— Обед, — говорит огромная женщина в белом халате и вручает мне миску с ложкой.

Кажется, ее зовут Марина или Ирина. Непонятное варево пересолено. Что-то хрустит на зубах. Отравили бы они меня что-ли.

— Здравствуйте Петр Дмитриевич! Как ваши дела? — спрашивает мой врач, явно запоздавший с обходом.

— Вам лучше знать, — отвечаю я, доедая.

— Анализы хорошие, — говорит медсестра, листая карточку.

— А как сон Петр Дмитриевич, ничего не беспокоит? — продолжает доктор.

— Годовой отчет и обанкротившееся дочернее предприятие, а в целом все хорошо.

— Вот видите прогресс на лицо. Закончим курс таблеточек и подумаем о переводе вас в общую палату.

— Да я уже привык.

— Общение важно для выздоровления. И прогулки добавим.

— Там солнце, — морщусь я.

— Солнце очень полезно. До завтра Петр Дмитриевич.

Проходя мимо унитаза, доктор останавливается.

— Скажи санитаркам, чтобы чаще смывали, — говорит он медсестре.

— Так ведь воду с утра отключили, — отвечает она.

Ушли. Потом вернулась Марина или Ирина и забрала миску с ложкой. Ну вот обеденный перерыв закончился, пора. Я поудобнее устраиваюсь на кровати, стараясь не попадать на продавленные ямы в матрасе.

…

— Приветствую всех! — говорит Питер Баркс, входя в конференц-зал, где собрались директора компаний.

Он занял центральное место главы холдинга и посмотрел на помощника, сидящего слева.

— Сегодня надо решить вопросы с падением акций Инторига Лимитед. И определиться с датой начала процедуры банкротства Ясуке.

Он запускает на большом демонстративном экране диаграмму с графиками курса акций.

Спустя час, Питер вышел из зала и направился в свой кабинет. Покрутил кресло за спинку, но не стал садиться, а подошел к панорамному окну. Внизу лежали прямоугольники небоскребов пониже. Они были похожи на столбчатую диаграмму. Где-то, невообразимо далеко, перемешались мелкие точки людей, как погрешность в расчетах роста и падения цен на этой диаграмме.

Он, наверно, был один из десятка самых богатых людей на планете. Не официально на страницах глянцевых журналов, а реально. Ежедневно регулируя рост и падение этих самых серых, синих, черных столбцов всего мира.

Он вернулся к столу. Зашла секретарь.

— Встреча с директором Китуцуро перенесена на завтрашнее утро. У них проблемы с погодой, его самолет не смог взлететь. В четыре сеанс психотерапии и на сегодня больше ничего не запланировано.

— Спасибо Мари.

Раскаленный асфальт обдал жаром. Несколько стремительных шагов и он уже в прохладном салоне Майбаха.

«Может выделить доктору кабинет в здании офиса, или даже целое крыло, это бы избавило от этих беспощадных поездок», — думал Питер.

— Устраивайтесь поудобнее. Как ваши дела? — спрашивает доктор.

— Много работы, — остальное без изменений.

— Давайте поподробнее. Как прошла ночь?

— Проснулся, ну во сне, опять ходил по запертой комнатке. Стучал в дверь. Никто не пришел. Стучал по стенам. Пытался отломить кусок от кровати, но ничего не получилось.

— Зачем пытались поломать кровать?

— Чтобы запустить в эти гадкие лампы. Потом помочился в туалет и не смог смыть. Комнату заполнило зловоние. Я так озверел, что стал царапать стену. После проснулся от боли в пальцах, их словно свело. И выяснилось, что я обмочился.