Кафе «Поющий енот»

Надо сказать, увиделся я с ней без особого трепета. Прошло больше двадцати лет, мы оба изменились, причем Аглая не в лучшую сторону. Да, как и предсказывала в свое время Тамила, отлились ей мои «мышиные слезки»! Но я отнюдь не злорадствовал. Аглая сильно постарела, хотя следы былой красоты еще читались на ее утомленном лице. Тот роман с университетским профессором, как и следовало ожидать, окончился крахом: профессор долго морочил Аглае голову, вовсе не собираясь рушить свою семью, а когда его жена скончалась, женился на совсем юной студентке, оставив Аглаю у разбитого корыта с ребенком на руках. Сейчас ее сыну уже исполнилось семнадцать. Из-за него Аглая ко мне и обратилась, но работать пришлось сразу с обоими, что естественно для таких ситуаций: безумная мать, для которой весь мир заключен в ее ненаглядном ребенке, и взрослеющий мальчик, нежно привязанный к матери, но тяготящийся ее постоянным беспокойным контролем. Мне удалось развязать этот узел, и сын Аглаи был первым птенцом в моей коллекции пойманных птиц – мы на долгие годы сохранили дружеские отношения, насколько это возможно для людей с такой разницей в возрасте. Аглая же спустя пару лет вышла замуж за очень респектабельного джентльмена, чему я только был рад, так как не ожидал от наших отношений ничего для себя хорошего: уж слишком она напоминала Марианну.

Дальнейшая моя жизнь шла без особых потрясений: я много работал, постепенно обрастал клиентурой и учениками, написал несколько популярных книг, выступал с публичными лекциями и все больше убеждался в уникальности своего метода. Нет, ученики все-таки чему-то у меня научались! И даже могли потом работать самостоятельно, хотя и не так результативно. Но чем дольше я жил, тем все более остро испытывал потребность в друге – в человеке, равном мне во всем и способном понимать даже невысказанное. Но такого человека не находилось. Иногда я думаю, что моя болезнь развилась именно из этой тоски, глубокой и горькой, как полынь. Я принял свою болезнь смиренно, а что мне оставалось делать? Конечно, я бы предпочел менее мучительный конец и с радостью решился бы на эвтаназию, но какой пример подал бы я своим ученикам и пациентам? Нет, я был обречен являть собой образец несгибаемого мужества – последний наглядный урок всем отчаявшимся.

Именно в этот период жизни я совершил странный поступок: тайно помог человеку, хотя он о помощи не просил. Вернее, она. Встретились мы в аэропорту. Я возвращался от одного крупного специалиста, который окончательно подтвердил мой диагноз и прогнозировал, что два года я еще продержусь. Я продержался три, но это неважно. Настроение у меня было не самое радужное, и я не спешил ехать домой, где меня ждала куча проблем. Главная – как сказать близким о моей болезни. Нет, я был решительно не готов к такому. Поэтому рассеянно слонялся по огромному аэропорту, разглядывая пассажиров и витрины. Даже с серьезным видом покатался на движущихся дорожках, вспоминая забавное видео про голубя, который так же катался на перилах подобной дорожки: доезжал до края, взлетал и спешил обратно.

Потом я зашел в кафе и присел за столик. Но не успел сделать и пары глотков, как вдруг меня шарахнуло чужим отчаяньем – я даже чуть не уронил стаканчик с кофе. Я огляделся и сразу нашел источник: женщина лет сорока, очень красивая, благополучная с виду, модно одетая. Она сидела, устремив взгляд в пространство с застывшей улыбкой на устах, словно некая современная Джоконда. Потом она, видимо, почувствовала чужой взгляд и повернула голову в мою сторону. На секунду подняла брови – реакция на мою внешность, весьма своеобразную, мягко говоря, а потом улыбнулась уже по-настоящему. Я подошел и сел за ее столик. Не знаю почему. Это было нарушение всех моих правил, всех установок. Возможно, потому, что сам страдал в этот момент. И если уж я не мог облегчить собственную боль… В общем, действовал согласно поговорке: «Чужую беду руками разведу, а к своей ума не приложу».

– Не могу ли я чем-нибудь вам помочь? – тихо спросил я.

– Похоже, что я нуждаюсь в помощи? – так же тихо произнесла она.

– Да. Я вижу такие вещи. И знаю, как помочь.

– И как же?

– У меня такое ощущение, что вы потеряли связь с жизнью.

Она хмыкнула:

– Верно. Последние лет пятнадцать я живу словно под стеклянным колпаком.

– Это очень долго.

– Да уж. И как мне выбраться? Правда, я не уверена, что стоит.

– Почему? А, вы боитесь…

– Боюсь, что будет еще больнее.

– Но боль – тоже жизнь.

– Когда ее слишком много…

– Да, иногда слишком. А вы можете сейчас вспомнить то время, когда были счастливы?

– Зачем?

– Пожалуйста. Сделайте это для меня. Мне сейчас тоже не особенно весело, честно говоря.

– Ну ладно, попробую…