Кафе «Поющий енот»

Честно говоря, почти не помню, что именно я говорил и делал. Факт, что они меня послушались. Позже Тамила сказала, что я выглядел как пребывающий в трансе шаман. Она по моей просьбе вышла из комнаты, а я остаток вечера работал с Татьяной. И на следующий день и еще целую неделю по вечерам я приезжал к Тамиле, чтобы помогать Татьяне преодолеть лабиринт. В конце концов они обе вышли к свету и обрели друг друга. Это был мой первый опыт целительства, еще неосознанного, стихийного.

Настоящим целителем я стал только лет через двадцать. Но всегда ясно понимал, что никакой моей заслуги в том нет. Я был всего лишь инструментом, чем-то вроде божественной лазерной указки или фонарика, светящего в нужном направлении. Я даже не мог назвать себя проводником, потому что никого никуда не вел. Я стоял сзади, за плечом пациента. Свой путь человек выбирал сам. Если он сворачивал в тупик, я оставался на перекрестке и ждал его возвращения, а когда он шел в правильном направлении, следовал за ним. Постепенно я понял некоторые правила, необходимые для достижения нужного результата, главное из них таково: человек должен ХОТЕТЬ исцеления. Именно так, большими буквами. Если пациент не имеет внутренней потребности, толку не будет. Но чтобы осознать это обстоятельство, понадобилось почти десять лет жизни и столько сил, терпения и душевного здоровья, что непонятно, как я вообще выжил.

Но я отвлекся. Заглянем сразу на десять лет вперед. К этому времени сказка о Рике с хохолком окончательно себя исчерпала, толком не воплотившись в жизнь: мне встретилось множество красавиц, большинству из которых ума было не занимать, а та единственная, которой он пригодился бы, не захотела им воспользоваться. К тридцати годам я представлял собой успешного молодого человека: окончил университет, аспирантуру, защитил кандидатскую диссертацию и работал над докторской. Я изменился и внешне, уделяя большое внимание физическим упражнениям, которыми пренебрегал в ранней юности. К тому же я вырос до 167 см, так что уже не казался карликом. Большую голову странной формы с жидкими волосами и неправильные черты лица, конечно, изменить было трудно, но я отпустил усы, надел очки, а также приобрел привычку курить трубку, пользоваться (в меру!) хорошим одеколоном и элегантно одеваться, сочетая классические костюмы с яркими жилетами. Теперь никому в голову не пришло бы называть меня уродом. Экстравагантным – возможно. Даже эксцентричным!

Но самое важное, чему я научился за эти десять лет, было искусство очаровывать. Да, Птицеловом я стал опытным. Настолько, что умел в любой компании перетянуть на себя все женское внимание, заставляя прочих незадачливых кавалеров недоумевать и беситься от злости. Этим умением со мной поделилась Тамила: она была непревзойденным мастером. Каждый раз, когда я имел возможность наблюдать в действии ее колдовство, я заходился от восторга: полчаса – и все мужчины у ног Тамилы, какие бы красавицы ни толпились вокруг.

Научившись, я, естественно, развернулся вовсю, покоряя одно сердце за другим. Мне везло еще больше, чем Тамиле, потому что я мог заговорить кого угодно, а женщины, как известно, любят ушами. Те девушки, которые прежде не сталкивались со мной близко, недоверчиво слушали рассказы подруг, но начинали смотреть на меня с любопытством, а дальше все происходило согласно известному сценарию: сначала вы работаете на репутацию, потом репутация работает на вас. Так что к тридцати пяти годам я приобрел славу завзятого сердцееда, тем более что умел доставлять любой женщине разнообразные и утонченные удовольствия, а также обладал даром сохранять дружеские отношения при расставании. Постепенно я подустал от женского внимания, стал весьма разборчивым и научился управлять обаянием Птицелова, включая его лишь по мере надобности. У меня было множество связей и два продолжительных романа: один длился полтора года, другой – почти три, и оба раза мы расстались только потому, что я не хотел жениться, о чем честно всех сразу предупреждал. Впрочем, потом я сто раз пожалел, что не женился на одной из этих подруг…

Тут придется отвлечься и рассказать про сон. Потом станет понятно, почему я завел о нем речь. Я не придавал снам особого значения, скорее всего, именно потому, что сам их не то чтобы не видел – это невозможно, но никогда не помнил. И весьма скептически воспринимал утверждение Фрейда об интерпретации сновидений, которая якобы является «королевской дорогой к познанию бессознательных активностей психики». Трудно воспринимать всерьез практику, которую не можешь применить к себе, словно ты дантист, у которого ни разу в жизни не болели зубы. Но тут приснилась такая смешная ерунда, что я невольно запомнил, а поскольку пересказал близким, запомнил надолго.