Кафедра

Поговорить о ночных поездках в Москву нам мешает приезд Кирсановых. Вадим – в костюме и при галстуке, и я мысленно ставлю Даше «пятерку» за то, что она сумела заставить его выглядеть почти шикарно. Сама Даша – в вечернем платье, что немного не вяжется с простой обстановкой на кафедре в обычный учебный день и не столь блестящими туалетами других дам. Впрочем, на других дам Даше наплевать – она чувствует себя королевой и ведет себя соответственно. Для начала она позволяет Никите снять со своих плеч отороченную норкой курточку, потом долго крутится перед зеркалом, старательно разглаживая каждый завиток своей и без того безукоризненной прически.

Вадим заглядывает в свой кабинет и громко спрашивает:

– А что же эти коробки не отнесли? Я подписал – там курсовые работы в архив.

Сергей и Таня тут же вызываются отнести бумаги в архив, но Кирсанов проявляет демократичность.

– Что вы, что вы, я сам. Мне вот Алиса Афанасьевна поможет.

Я не сразу понимаю, чего вдруг в праздничный день он решил поразвлечь себя и меня физическим трудом. Он сует мне в руки перевязанную бечевкой пачку бумаги, взваливает себе на плечо увесистую коробку, и мы выходим с кафедры под неодобрительный шумок желающих помочь нам и отвергнутых коллег.

– Ну? – требовательно спрашивает он, едва мы удаляемся от кафедры на приличное расстояние. – Ты уже со всеми познакомилась? Как они тебе?

Мне смешно.

– Ты думаешь, я экстрасенс? Могу читать мысли на расстоянии? Может быть, ты удивишься, но ни одна из них, знакомясь со мной, не назвала себя Светлячком. Даже странно, правда?

Ему, похоже, не до шуток.

Мы спускаемся на первый этаж и бредем по длинному коридору. Не доходя до столовой, сворачиваем на запасную лестницу. Двери запасного выхода распахнуты настежь, и с улицы веет прохладой и сыростью – кажется, идет дождь.

Я вижу на полу сигаретные окурки и удивляюсь:

– Разве здесь можно курить?

– Нет, но в каждом закутке вахтера не поставишь. Да и курят здесь не только студенты. У нас в университете – неплохая столовая, сюда ходят обедать и посторонние – вокруг много офисных зданий.

Мы открываем замок на массивной металлической двери. В подвал ведет узкая лестница. На ступеньках я замечаю целую россыпь монет.

– Что это?

Вадим странно хихикает.

– Подношения Агнессе Евгеньевне. Не слыхала? До революции в этом здании располагалась женская гимназия. Агнесса Евгеньевна Донецкая была ее директрисой.

– И что? – недоумеваю я. – Она была чем-то знаменита?

– Как сказать, – хмыкает Кирсанов. – Судя по отзывам современников, она была не очень умна, но очень крута, даже жестока. В гимназии была железная дисциплина. Говорят, особенно строга она была к ученицам из не очень знатных и не очень обеспеченных семей. А когда ее придирки и оскорбления привели к самоубийству ученицы (что в царской России было вопиющим происшествием), прогрессивная общественность города потребовала сместить Донецкую с поста директрисы. Но она приходилась сестрой высокопоставленному чиновнику в Петербурге, и дело застопорилось. В ответ на обвинения она только усилила карательные меры. Ее ненавидели не только ученицы, но и учителя, и прислуга. А однажды она исчезла.

Он интригующе замолкает.

– Ну? – подгоняю его я.

– Ее, уже мертвую, нашли через несколько дней в этом подвале. Тут в гимназии хранилась старая мебель. Что делала в подвале Агнесса Евгеньевна, так и осталось загадкой. Может, надеялась застать кого-то из прислуги за неподобающим занятием. Было следствие, но произошедшее посчитали несчастным случаем. Дверь подвала закрывалась снаружи на крючок. Решили, что Донецкая неосторожно оставила крючок в вертикальном положении, а из-за ветра или хлопка двери в парадном, – крючок опустился. Поговаривали, что Агнессу Евгеньевну заперли в подвале специально, но поскольку доказать ничего не смогли, это так и осталось на уровне слухов.

– А деньги-то здесь при чем? – я снова опускаю взгляд на усеянные монетами ступеньки.

– Была назначена новая директриса, но впечатлительные ученицы уверяли, что по ночам Агнесса Евгеньевна по-прежнему ходит по коридорам гимназии. Как ни странно, но призрак Донецкой видели и служащие учреждения, которое разместилось в этом здании после Гражданской войны – ярые материалисты, между прочим. Легенду помнят и в универе. Считается хорошим тоном перед экзаменом бросить монетку в эту замочную скважину.

– Неужели современные дети в это верят? – вопрошаю я.

– Еще как, – подтверждает Кирсанов. – Если ты идешь на экзамен с пустой головой и без конспекта, то заручиться поддержкой бывшей директрисы гимназии кажется очень правильным. Студенты – народ суеверный. Не поверишь – одна моя студентка все пять лет приходила на экзамены в одной застиранной кофточке.

Я пожимаю плечами – каждый сходит с ума по-своему. Мы во времена студенческой юности ловили халяву в форточку.

Мы спускаемся в подвал.

– Да какой же это архив? – фыркаю я, оглядывая небольшое помещение. – Он же совсем маленький. И тут не только документы.