Кафедра

Над парадным входом в здание университета устанавливают новогоднюю иллюминацию, и поток студентов и преподавателей тянется к запасному выходу. К тому самому выходу, который у меня ассоциируется с тем страшным событием, который майор Ткаченко квалифицирует как «несчастный случай».

Я проскакиваю мимо архивных дверей и чувствую холодок на коже. Умом я понимаю, что холод объясняется обычным сквозняком, но ощущения всё равно неприятные.

Я почти выбегаю на улицу и останавливаюсь на крыльце – жду задержавшегося на кафедре Вадима. Идет мокрый снег – даже непонятно, чего в нем больше – собственно снега или всё-таки дождя.

У крыльца стоит мужчина в синей рабочей куртке. Я встречаюсь с ним взглядом, и мурашки снова пробегают по коже. Я не знаю, кто он, но мне становится страшно. Он смотрит на меня, не отрываясь, и что-то бормочет себе под нос.

– Ты кто? – наконец, разбираю я.

Выглядит он странно – он молод, но волосы давно не стрижены, не мыты и даже не чесаны; на форменной куртке не хватает нескольких пуговиц. Но отнюдь не по этим признакам, а по чему-то другому, внешне мало уловимому, я понимаю, что он не вполне нормален.

– Ты кто? – снова, уже громче, спрашивает он.

– Преподаватель, – выдыхаю я.

Надеюсь, он не ждет, что я назову свое имя? Я оглядываюсь – ну, где же Кирсанов?

Молодой человек подходит чуть ближе.

– Ты в подвал не ходи, – шепчет он. – Тебе туда нельзя.

Самое правильное – это вернуться обратно на кафедру. Но я не могу сделать ни шагу – словно загипнотизирована его диковатым взглядом.

– Она не любит, когда девушки туда ходят.

– Кто она? – спрашиваю я, хотя уже догадываюсь, что он ответит.

– Агнесса Евгеньевна.

Я нервно передергиваю плечами.

– Не знаю я никакой Агнессы Евгеньевны.

Он испуганно подносит указательный палец к бледным потрескавшимся губам.

– Тсс! И хорошо, что не знаешь. Не надо тебе ее знать. Я и той, белобрысой, говорил – не ходи в подвал! А она пошла! Да еще и с сигаретой. А Агнесса Евгеньевна жуть как девушек не любит. А курящих девушек – и подавно. В ее время девушки вовсе не курили. В гимназии с этим было строго. Слыхала про гимназию-то? Самая лучшая тут гимназия была. Ученицы по струнке ходили – уж за этим Агнесса Евгеньевна следила.

Во мне борются страх и любопытство. И любопытство побеждает. Впрочем, слушать про директрису дореволюционной гимназии мне совсем не интересно.

– Ты разговаривал с той девушкой, что пострадала в подвале? В тот день, да?

Он кивает.

Я задыхаюсь от волнения. Кажется, он сам не понимает, насколько это важно.

– Она что-то говорила тебе? Зачем она пошла в подвал?

– Я ей рассказал про Агнессу. И про то, что курить тут нельзя. А она только хихикала. А потом в подвал пошла. Зачем, не сказала.

– А ты? – почти выкрикиваю я. – Ты тоже пошел с ней в подвал?

Он пятится.

– Я дурной, что ли? Зачем бы я туда пошел? Там Агнесса Евгеньевна – я знаю. Лишний раз ее лучше не беспокоить.

– Значит, ты не видел, как на нее та штуковина упала? – я не знала, поймет ли он, если я скажу – «аппарат для разрезания бумаги».

Он снова подходит поближе.

– Ха – упала! Чего бы ей просто так падать? Столько времени стояла на полке, а тут вдруг упала.

– Но она же упала! – возражаю я.

Он ухмыляется.

– Всяко, не сама по себе упала. Ее сбросили!

Он почти торжествует, видя, какое впечатление производят на меня его слова.

– Сбросили? – лепечу я. – Кто сбросил?

Он хмыкает и поднимается еще на одну ступеньку. Я уже могу разглядеть легкую небритость на его лице, и удивительно белые зубы, сверкнувшие в странном оскале. Но испугаться я не успеваю – на крыльцо выходит стайка студентов – они говорят и хохочут все разом. Ни на меня, ни на моего странного собеседника они не обращают ни малейшего внимания.

– Кто сбросил? – настойчиво повторяю я, когда студенты удаляются на приличное расстояние.

Парень смотрит на меня со смесью страха и восторга. Того самого восторга, который, как следует из приключенческих фильмов и книг, свойственен каждому настоящему герою. На героя он, правда, не тянет, но тайны, наверняка, любит.

– Понятное дело, кто сбросил, – неторопливо, будто издеваясь, говорит он.

Мои нервы уже на пределе, и мне уже хочется послать его куда подальше и вернуться на кафедру к Вадиму, когда он, наконец, выдыхает:

– Агнесса Евгеньевна!

Ну, что за фигня? Я чувствую себя полной дурой. Что я ждала услышать от не вполне адекватного человека? Нет, он ничуть не издевается. Он сам верит в то, что сказал. И, кажется, даже радуется, что посвятил меня в свою тайну.

Я едва сдерживаю раздражение. Мне так и хочется сказать ему всё, что я думаю о его больной фантазии. Впрочем, и о своем порыве сыщика тоже.

Но он по-прежнему буравит меня взглядом. Чего он ждет? Похвалы? Поддержки? Впрочем, хоть какого-то ответа он заслуживает.

– Привидения не могут двигать предметы, – понятия не имею, так ли это на самом деле, но кинематограф, кажется, уверен, что это так. – И даже если Агнесса Евгеньевна терпеть не может курящих девиц, у нее не хватило бы сил, чтобы столкнуть с полки тот тяжеленный аппарат.