Кафедра

– Может, мне кто-нибудь объяснит, что тут происходит? – недоволен ничего не понимающий Сашка.

Вадим топает на кухню, мы – следом. Объяснять начинаю я.

– Помнишь некую Нонну, которая обещала подарить Даше весьма дорогую картину?

– Конечно, – кивает Сашка. – Жена депутата.

– Точно, – подтверждаю я. – Так вот, сегодня эту картину отправили на самолете с другим думским депутатом. А Никита Аркадьевич должен был встретить этого депутата в аэропорту.

– Сейчас я всё расскажу, – хрипит Вадим, отправляя в рот очередную стопку горячительного напитка с препротивнейшим запахом. – Никита приехал в аэропорт без пятнадцати пять – задержался в ателье. Самолет из Москвы прибыл на десять минут раньше, чем должен был по расписанию. Когда приехал Квасцов, пассажиры эконом-класса еще получали багаж. Но депутат, понятное дело, летел бизнес-классом. А бизнес-класс выгружается из самолета первым и багаж получает сразу же. Никита нашел Тунгусова уже в зале ожидания для VIP персон. До вылета самолета в Стокгольм оставалось еще больше двух часов. Он разыскал Тунгусова, сказал, что приехал по моему поручению, и предъявил мой паспорт. А тот сильно удивился. Оказывается, минут за десять до этого к нему подошел молодой человек и тоже сказал, что приехал по моему поручению за картиной.

Я не могу сдержаться:

– И что? Он отдал картину первому встречному? Без каких-либо подтверждений?

– Нет, конечно, но тот тип предъявил Тунгусову доверенность с моей якобы подписью. Сама доверенность отпечатана на компьютере, стоит подпись «Кирсанов», а, самое главное, моя подпись заверена заместителем декана факультета Н.С. Пошехонцевой, что подтверждается печатью деканата.

– А кто такая Пошехонцева? – спрашивает Сашка.

– Да нет у нас на факультете никакой Пошехонцевой, – рявкает Вадим. – Но Тунгусову-то откуда это было знать? Ему предъявили должным образом оформленный документ, в котором я поручал некоему Кузнецову Даниле Степановичу получить картину Пчелина. Мужчина предъявил и паспорт на фамилию, которая значилась в доверенности. Меня самого в аэропорту Тугнусов и не ждал – его предупредили, что за картиной приедет кто-то другой. Приехавший в аэропорт мужчина вел себя вполне адекватно, не нервничал. Тунгусов и его помощник изучили паспорт, взяли доверенность и передали мужчине пакет с картиной. К их действиям у меня никаких претензий нет.

– Они запомнили, как он выглядел? – уточняю я.

– Никаких особых примет они не назвали. Да они к нему и не присматривались – он предъявил необходимые документы, формальности были соблюдены. Они сказали, он – невысокого роста, полный, был в кепке и спортивной куртке. Вроде бы, внешне вполне похож на фотографию в паспорте. Вот и всё.

– В доверенности записаны паспортные данные?

– Да, и это – единственная зацепка.

Но Сашка сомневается:

– Вряд ли это что-то даст. Какой дурак пойдет на преступление со своим паспортом? Скорее всего, паспорт краденый.

– Ничего, – горячится Вадим, – всё равно проверить нужно. Ты когда-то говорила Алиса, что у тебя есть программа с базой паспортных данных по Питеру? Я записал серию, номер паспорта и фамилию. Ты посмотришь по базе?

– Зачем? – удивляюсь я. – Пусть этим занимается полиция. На сей раз ты прав – это преступление, и если это сделал тот же самый человек, что вредил вам и в предыдущих случаях, то профессионалы легко его вычислят.

Кирсанов странно мнется.

– Я не заявлял о краже в полицию.

Мне кажется – я ослышалась. И это кажется не только мне.

– Не заявлял в полицию? – переспрашивает Сашка.

– Да, не заявлял. Да подождите вы, не горячись. Я знаю, это звучит глупо, но я не мог поступить по-другому.

– Вот как? – осведомляется Сашка. – Так чего же ты хочешь от нас? Чтобы мы бросились по следу преступника? Чтобы Алиса пробила по базе данных адрес, а я пошел на захват? Ты этого хочешь? Знаешь, эта история перестала мне нравиться. Пока речь шла о невинных пакостях, вроде слива твоей диссертации в интернет, пропажи письма или договора, я готов был тебе помогать – это было даже интересно. Но не надо заигрываться, Вадя! Ситуация осложнилась, и мы уже не сможем разрулить ее самостоятельно.

– Я понимаю, – тихо говорит Кирсанов.

Весь облик его взывает к жалости, и я жалею его – но только в душе.

– Я не могу заявить в полицию о краже, – канючит он.

– Не можешь? – я кручу пальцем у виска. – У тебя пропала картина огромной ценности! За сколько, говорила Нонна, продали картину Пчелина на аукционе? Кажется, за шестьдесят тысяч долларов?

– Эта дешевле, – поясняет он. – Она написана позже и чересчур пафосная.

– Неважно, – возражаю я. – Она всё равно стоит несколько тысяч долларов, разве не так?

– Наверно, так, – признает он. – Поэтому и не могу заявить о краже.

– Не понимаю.

– Если я буду делать заявление, мне придется назвать, хотя бы приблизительно, стоимость картины. Соврать я не могу, да и из-за обыкновенной, мало стоящей картины, следователи и пальцем не пошевелят. Но как я смогу объяснить, с какой стати депутат Государственной Думы делает мне такой дорогостоящий подарок?