Получу ли на сей раз несколько слов, Вашей рукой писанных? Мне в том великая нужда. Утешьте
Вашего Паррота.
168. Г. Ф. Паррот – Александру I
Простите меня, мой Возлюбленный, за то, что в предыдущем письме сообщил я Вам ложное сведение касательно пенсии моей свояченицы, вдовы Рота. Ввело меня в заблуждение отсутствие ее имени в перечне, присланном в Рижскую казенную палату. Только что узнал я, что перенесли ее имя в перечень, отправленный в казенную палату Дерптскую. Простите мне мое беспокойство; по письму моему могли Вы судить о том, как оно велико.
Граф Разумовский нападает на наш Устав. Параграф 219 утверждает, что все сочинения, написанные профессорами, освобождаются от цензуры, даже университетской, потому что они сами как цензоры в своих областях науки облечены личной ответственностью. Мера эта не только последовательная, но также и необходимая для того, чтобы избегнуть разногласий, какие могут приключиться, если один профессор цензором своего собрата станет.
Чтобы нас этой привилегии лишить, основывается граф Разумовский исключительно на указе от 31 января 1809 года. Но в указе этом говорится, дословно, что «всякое сочинение, которое член какого-либо правительственного учреждения издать пожелает
, не может быть напечатано без одобрения цензурного комитета, при Университете состоящего». Указ этот вызван был к жизни сочинением Зальфельдта о протестантских церквях, которое столько возражений вызвало и напечатано было после того, как министр юстиции его Вам представил[588]. Сочинения профессоров не входят в число тех, которые нуждаются в представлении, начальниками сделанном. Буквальный и моральный смысл указа подтверждает, что имели Вы в виду исключительно сочинения, исходящие от правительственных учреждений или их сотрудников, а не ученые сочинения и, следственно, не имели намерения отменить один из параграфов нашего Устава. Вдобавок за те два года, что прошли со времени издания этого Указа, ни попечитель, ни предшествующий министр его подобным образом не толковали; ибо прислали нам его, не предписав при этом следовать ему применительно к собственным нашим сочинениям, вследствие чего многие профессора, в том числе я сам, издали книги свои без цензуры и, отправив экземпляры всему Министерству народного просвещения, ни единого замечания в ответ не получили. <Наконец, не подлежит сомнению, что, если рассматривать уровень ответственности, а следственно, и безопасности в области цензуры, уровень этот гораздо выше, когда профессор, который как цензор изучил в совершенстве законы цензурные, лично ответственен за содержание своего сочинения, чем когда распространяется ответственность на целый комитет. Индивид всегда больше страхов испытывает, нежели общество.>Университет министру сделает представление и потребует, чтобы сообщено оно было Вам для решения. Мера эта необходима ради поддержания законов, которые Вы нам даровали. <Ибо нет ничего более пагубного для процветания какого бы то ни было учреждения, чем подобные покушения на статуты основополагающие, в соответствии с которыми сотрудники в службу вступили. Мало-помалу камни из основания вынимают, и все здание обрушивается. Мы наконец новых сотрудников наняли, и эти члены, из чужих краев призванные, не постигают, как министр может пытаться с помощью произвольных рассуждений упразднить законы основополагающие.>
Поймете Вы, без сомнения, глубочайшее неудовольствие, какое причиняет нам необходимость так часто возражения предъявлять, а если однажды забылись мы при выборе слов, проступок наш весьма естественен, ибо столь частые нападки на устройство наше, Вами дарованное, не могли нас в конце концов не ожесточить. Не гневайтесь на нас более. Мы просим только о покое, о спокойствии, необходимом нам, чтобы долг свой выполнять и науки возделывать. Зачем вынуждают нас оставлять наше поприще и терять время на вещи столь бесполезные? – Знаете Вы, как я люблю дело, к которому призван; но подобные дрязги меня в отчаяние приводят.
Прощайте, дражайший Александр! Избавьте нас от этих препон, умоляю Вас.
Ваш Паррот
169. Г. Ф. Паррот – Александру I
[