Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Второй том сочинения моего наконец вышел в свет, и могу я его моему Возлюбленному поднести. Этот второй том с той же почтой отправляется к графу Разумовскому, которого прошу я официально Вам его вручить. Прилагаемый к сему письму том – первый, призванный заменить тот, который граф Завадовский Вам не представил. Из-за этой нерадивости попадет к Вам экземпляр на обыкновенной бумаге, ибо я на веленевой только один отпечатать велел для Вас одного, и потому нечем мне заменить первый том утраченный. <Вручаю Вам этот второй том с большей уверенностью, нежели первый, не только потому, что убежден: труд мой в полном виде не затеряется среди множества эфемерных изданий, где едва ли не каждый профессор печатает свои лекции, но и потому, что публика уже, хотя и против моей воли, высказала свое суждение по поводу первого тома и сочла его достаточно важным для того, чтобы в газетах научных объявить о его выходе, не дожидаясь появления второго тома.> Если счел я возможным Вам посвятить сие сочинение, стоившее мне шестилетних трудов, то лишь потому, что убежден: не затеряется оно среди множества эфемерных книг с лекциями, какие печатают столько профессоров. Содержит оно, помимо того, что и до меня было известно, множество опытов <новых и важных>, которые я впервые проделал, и множество новых теорий, касающихся самых сложных разделов физики <вследствие чего уверен я, что раздвинул границы науки>. Мог бы я этому труду придать другую форму и придумать для него название более внушительное; мог бы даже его на несколько книг разделить. Но я предпочел название скромное («Начала физики»), чтобы сделать труд мой более полезным и сообразовать его с лекциями по физике, которые я в Дерпте читаю и которые по причине вышесказанной имеют достоинства, коих еще нет у лекций иностранных.

<Если граф Разумовский, по примеру предыдущего министра, не соизволит Вам второй том вручить, благоволите у него книгу потребовать, чтобы имел я по крайней мере удовольствие знать, что труд мой целиком в Ваших руках находится. Поймете Вы без труда это желание; не авторское самолюбие мною движет.>

Произвел уже несколько весьма удачных опытов с телеграфом; повторяю их с разными изменениями, чтобы испробовать сей инструмент на практике во всех отношениях. Надеюсь дать Вам о том отчет со следующей почтой.

Прощайте, мой Возлюбленный! Занимаюсь непрестанно Вами и Вашими делами.

Ваш Паррот

Наверняка уже известно Вам, что стекла профессора барона Эльснера были разбиты. Виновники найдены, это три дворянина курляндских. Никто из студентов больше в этом дело не замешан, в частности лифляндские, эстляндские и финляндские студенты ничего не знали и высказали громко и искренне свое возмущение <хотя барон Эльснер и его сыновья навлекли на себя всеобщую ненависть[589]>. Я назначен председателем суда, который должен приговор вынести. Приложу все усилия к тому, чтобы виновники были наказаны по всей строгости закона, ибо никакие резоны не могут в моих глазах подобный поступок оправдать. Однако вынести приговор можно будет не раньше, чем через три недели, потому что 20 профессоров должны следственное дело прочесть. Благоволите не гневаться на эту меру, предписанную законом и справедливую, ибо в России от такого приговора зависит гражданское существование виновных до конца их дней.

170. Г. Ф. Паррот – Александру I

Дерпт, 1 октября 1811 г.

Университетские дела не позволили мое намерение выполнить и Вам доклад о моих опытах с телеграфом в прошлую среду послать. Шлю его теперь вместе с журналом и тремя шифрами, причем делаю это с чувством удовлетворения. Опыты удались превосходно на расстоянии 10 верст, и только из-за характера местности не выбрал я расстояния в 12–15 верст, на котором результат вышел бы тот же самый. Увидите вы из доклада, что я выбрал нарочно местность неблагоприятную, в которой телеграф действовать мог лишь с большим трудом. Кроме того, помешал дым из трубы, которую я поначалу не заметил, а в довершение трудностей во время первого опыта разразилась сильная гроза с ливнем; да и вообще в течение всех 7 опытов, которые я произвел, ни на минуту солнце не выглянуло; по-настоящему хорошей погоды я не дождался. Несмотря на эти неприятности, все опыты удались полностью, не только днем и ночью, но даже в сумерках, а это время для телеграфа самое неблагоприятное, потому что света слишком мало, чтобы телеграф был виден, и слишком много, чтобы три огня были заметны. Тем не менее видны они, как я и надеялся, не только ночью, когда горел каждый из них словно звезда десятой величины и притом отдельно от остальных, но и на закате, когда сам телеграф был еще достаточно различим в последних отблесках света.

Один лишь туман мешает телеграфу действовать. Только сам Господь Бог мог бы приказать свету пронзить туман, затянувший расстояние в 10 верст.