Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Надеялся я получить ответ на последние мои письма, с которыми отправил я к Вам мой труд и доклад о телеграфах. Касательно труда моего ответил мне министр, но ни одного слова от Вас не передал. Касательно же телеграфа надеялся я, что сначала пришлете Вы мне дополнительные 2000 рублей, которые я на телеграфы потратил, ибо эта нехватка денег стесняет меня чрезвычайно. Впал ли я у Вас в немилость? Чем мог ее на себя навлечь? Благоволите мне несколько минут уделить, чтобы меня в противном уверить. Разлучен я с Вами физически и бесконечную боль испытаю, если прибавится к этому разлука моральная. Если чем-то провинился, скажите, в чем моя вина; я ее признаю охотно, а Вы мне ее простите, или же сумею я оправдаться. Вы сами наверняка не рады на меня обиду копить. Чувство, которое столько лет жило, не может прекратиться, не ранив чувствительное сердце.

Ваш Паррот, неизменно прежний.

P. S. Приговор тем троим, что разбили стекла, вынесен по всей строгости закона[591]. Получите Вы об этом официальный доклад.

172. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Дерпт], 26 ноября 1811 г.

Вот, мой Возлюбленный, доклад о последних моих опытах с телеграфом. Сделаны они с полным алфавитом из 24 знаков и уничтожают последние сомнения относительно использования этого инструмента на русском языке. <Прибавил я к ним французскую депешу, которая с помощью этого алфавита расшифровывается без двойных букв.> Вдобавок убедился я с помощью этих опытов, что телеграф для армии можно уменьшить вполовину и сделать благодаря этому вдвое удобным для перевозки.

Вы мне до сих пор не ответили; оставляете Вы меня в затруднении относительно оплаты расходов. <Как мне поступить?> Я теряю кредит; стыдно мне слышать, как меня заплатить просят, а мне нечем.

Есть у меня к Вам важная просьба касательно наших училищ и касательно , которых в каждом уездном училище завести необходимо[592]. По причинам, которые Министр привел, могут они быть полезными в большей части русских губерний, но в наших губерниях будут в высшей степени вредны. Это новая власть, власть чужеродная, которой дух народного просвещения неведом, которая действовать будет часто в противном направлении и никакой управы на нее не сыщется, поскольку всегда найдет она поддержку у влиятельного дворянства. Понимаю прекрасно смысл этого указа; смотрители должны играть роль представительную, чтобы училищам придать больше блеска и обогатить их дарами. Но даров не будет, а почетные смотрители захотят быть не просто орудиями, станут вмешиваться в мелочи и наших инспекторов мучить. Указ не обозначает границы их власти, не уточняет, кто их назначать будет, Университет или дворянство (дворяне лифляндские уже своих назначили, не дожидаясь объявления Вашей воли), не решает, будут ли они подчиняться Университету или нет. А если захотим мы на них жалобу подать, кому станем жаловаться? Суду? Процессы длятся годами, а Университет, который только Сенату подчинен, будет вынужден, вопреки акту постановления и Уставу, предстать в губернском суде и погрязнет в целом океане новых дрязг. Министр главной причиной назвал презрение публики к обычным инспекторам, однако здесь оно неизвестно. Наши инспекторы по большей части уважением пользуются и почетом, а когда бы его и не имели, от введения новой должности уважения им не прибавится. Министр вообще полагает, что училища в глазах общества низко пали. Не знаю, прав ли он по отношению к России. Но по отношению к нам он заблуждается очень сильно. Восьмилетние труды наши помогли преодолеть предубеждение, поначалу существовавшее; училища наши процветают, а публика в этом уверена. Оставьте же нам первоначальное устройство, сделайте в указе исключение для наших губерний. Вы ведь уже так поступили однажды, когда в Устав учебных заведений внесли важные по нашей просьбе[593]. Успех справедливость тогдашней меры подтвердил; то же и сегодня повторится. Проекты указов сочинять легко, но судить об их воздействии на опыте – задача куда более трудная, и разрешить ее только на местах можно. В подобных случаях должен министр непременно с университетами советоваться. Благоволите, мой Возлюбленный, не разрушать плод наших усердных трудов восьмилетних; позвольте институту нашему укрепиться, не колебля его новыми потрясениями, после того как он от первых устоял; настала, наконец, пора нас в покое оставить.