Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

О! если когда-нибудь захочется Вам опять приблизить к себе душу чувствительную и порядочную, – вспомните о Парроте и оставьте эту злосчастную мысль. Не подвергайте никого тем сердечным мукам, от каких страдаю я уже целый год. В течение восьми лет владел я Вашим сердцем и оттого испытывал счастье, которое возвышало меня над моей судьбой и над самим собой. Счастлив был, как ни одному смертному никогда не удавалось. Отвечал Вам тем, что любил Вас всем сердцем; служил Вам девять лет ради этой любви. Принимал любые облики, смирялся с любыми ролями, приучался к любым трудам, лишь бы Вам быть полезным; всегда Вам правду говорил, нередко правду самую суровую, нелицеприятную, ибо Вас уважал так же сильно, как и любил. Итак, мы квиты. – Вот чем утешаюсь теперь, когда Вас теряю. Вот подушка, на которую голову преклоню надежно в тот момент, когда прощусь со всем прочим, что мне в сем мире дорого. Одно лишь сожаление преследовать будет меня в вечности – сожалеть буду о том, что не смог Вас на тот путь направить, какой искали Вы в первые годы, на путь, который бы Вас кумиром человечества сделал, единственный, который в эту страшную эпоху способен Вам и жизнь, и корону сохранить. – Прощайте, мой Александр! – Простите мне эти слова в последний раз.

Ваш Паррот

179. Александр I – Г. Ф. Парроту

[Санкт-Петербург, 29 января 1812 г.][594]

Я Вас всегда уважал и любил, но экзальтацию Вашу никогда не одобрял и не разделял. Она Вас всегда за пределы, разумом предписанные, увлекает. – Вы всякий раз для приезда сюда выбираете конец декабря и проводите здесь начало января, а это из всего года то время, когда я в силу обязанностей, какие мой сан на меня налагает, менее всего досуга имею. К этим препятствиям, связанным с временем года, добавились еще и текущие обстоятельства политические. Прошел ли хоть один день после Вашего приезда, когда бы я свои труды не закончил в половине одиннадцатого или даже в одиннадцать вечера? А ведь вставал в шесть утра. А много раз приходилось мне работать целые ночи напролет. И вот уже из того, что не могу я Вас принять тогда, когда Вам хочется, выводите Вы, что впали в немилость! И вот Вы уже выходите из терпения! – Когда бы Вы от меня ожидали аудиенции пятиминутной, уже давно бы мы увиделись; но подумал я, что хотите Вы со мной долгую беседу иметь, как прежде. – Знайте, что будь я Вами серьезно недоволен, тогда бы непременно Вам написал. Но полагая, что нахожусь с Вами в тех же сношениях, что и прежде, я с Вами не церемонился и дожидался первого свободного дня, чтобы Вас увидеть. Объявляю Вам теперь, что смогу Вас принять не раньше, чем в четверг после обеда. – Государственные дела прежде всего. – Что же касается Ваших счетов, надеюсь, что не могли Вы сомневаться в том, что будут они оплачены в точности. Прилагаю к сему сумму за телеграфы, чтобы Вас в том уверить, а когда сообщите Вы мне, во что обошлись Вам две последние поездки, оплачены будут и они.

Вот письмо в духе Ваших посланий.

Весь Ваш

[Росчерк]

180. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Санкт-Петербург, 29 января 1812 г.][595]

Не могу Вам не сообщить как можно раньше, со всем хладнокровием, на какое я способен, что письмо Ваше возвратило покой в мое сердце, вернуло мне счастье, <к которому я так привык и> которое было мне так больно потерять, и что чем более суровые слова Вы ко мне обратили, тем сильнее я чувствую, как был неправ, обвиняя Вас в непостоянстве. Упреки Ваши <касательно оплаты расходов> денежные не могут меня огорчить; узнаю Ваше сердце в этой мести и рисковал бы Вас в самом деле оскорбить, когда хоть минуту бы потратил на оправдания.

Но должен я Вам дать объяснение касательно моей так называемой экзальтации, и позвольте мне его дать на письме, чтобы сберечь драгоценные мгновения, какие Вы мне уделите в четверг. Будет в этом объяснении немало философии, и Вы увидите, что я самого себя знаю хорошо.