Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

С другой стороны, позвольте Вас просить уделить мне как можно скорее обещанный вечер; говорить хочу о вещах серьезнейших, куда более важных, чем телеграф. Вечер этот может Вам пользу принести, только если спасительный совет, коль скоро сумею его Вам дать, прозвучит вовремя и останется у Вас время на его исполнение. Знаете Вы, что несколько лет раз я со своими советами опаздывал, и в том виноват. Если Вы им какое-то значение придаете (а в этом сомневаться не могу, раз желаете их слышать) <именем Господа и собственного Вашего благополучия> не откладывайте, прошу Вас, нашу встречу. Не принимайте мое усердие, мое упорство в желании Вам служить за самомнение. С той точки, с которой я на события взираю, вижу многие вещи лучше, чем большинство Ваших советников, а руководствуюсь только здравым смыслом и любовью к Вам.

Прощайте, мой Возлюбленный!

Ваш Паррот

188. Александр I – Г. Ф. Парроту

[Санкт-Петербург, 13 марта 1812 г.][606]

Согласен.

189. Александр I – Г. Ф. Парроту

[Санкт-Петербург, 16 марта 1812 г.][607]

Сегодня могу наконец Вас принять в восемь вечера.

Весь Ваш

[Росчерк]

190. Г. Ф. Паррот – Александру I

[Санкт-Петербург, 17 марта 1812 г.]

Вечер воскресенья[608]

Теперь одиннадцать вечера, вокруг глубокая царит тишина. Хочу написать моему Возлюбленному, сему дражайшему существу, с которым не хотел бы никогда расставаться. Ровно сутки прошли со времени последнего нашего прощания[609]. Провел их, не покладая рук, чтобы иметь что Вам ответить. Теперь собираюсь с Вами обсудить то, что более всего Вас интересует. Счастлив был я в момент нашего прощания, несмотря на горечь расставания; чувствовал, что покой возвратился в мое сердце и в Ваше, тот длившийся десять лет счастливый покой, который туча омрачила. Мой Александр! Оба мы в этом покое нуждаемся! О! Насколько же человек превосходит монарха! Настолько сердце Ваше превосходит Ваше положение! Какие бы несчастья Вашему царствованию ни угрожали в нынешнее тревожное время, потомство Вас почитать будет; я ему поведаю о моем Александре.

В нынешний же решительный момент примите несколько советов, квинтэссенцию моих размышлений о нынешнем Вашем положении. Положение это, моя любовь к Вам, точка зрения, с какой я на события смотрю, – все меня с Вами говорить побуждает; это мой священный долг. Начну со Сперанского, как Вы того желаете. Впрочем, никаких правил придерживаться не стану. Пишу для Вас одного; изливаю свое сердце. Вы меня поймете.

Когда поделились Вы со мной горькими чувствами касательно предательства Сперанского, были Вы охвачены страстью[610]. Надеюсь, что теперь больше не собираетесь его расстрелять. Признаюсь, что факты, Вами приведенные, для серьезных обвинений дают основания. Но не в том Вы состоянии души, чтобы судить об их справедливости, а даже если бы и могли судить, не Вам это делать надлежит, а комиссия, наспех для сего собранная, составлена будет исключительно из его врагов. Не забывайте, что его ненавидят, потому что Вы его слишком высоко вознесли. Выше министров Вы один стоять должны. Не подумайте, что я за него заступаюсь; я с ним ни в каких сношениях не нахожусь; знаю даже, что он ко мне не без ревности относится, а то, что Вы мне некогда о его характере сказали, желания с ним сблизиться мне не внушило.

Но даже если предположить, что он виновен, хотя я в этом до сих пор не убежден, судить его должен законный суд, а у Вас ни времени нет, ни спокойствия необходимого, чтобы судей выбрать. Я полагаю, что его следует удалить из Петербурга и под таким строгим надзором содержать, чтобы он ни в какие сношения с врагом не мог вступить. После военной кампании назначьте судей, выбрав самых честных людей из Вашего окружения. Есть у меня еще одна причина сомневаться в том, что Сперанский так сильно виноват, как то представлено: в число его обвинителей Розенкампф входит, а это человек подлый, он своего благодетеля Новосильцева сместить стремился, а я в ту пору, Вам ничего не сказав, его козни разрушил. Покажите умеренностью принимаемых мер, что Вы в те крайности, какие Вам внушить хотят, не впадаете, а Розенкампфа удалите от дел как можно скорее.

Насчет Бека Вы ошибаетесь. У него свои недостатки есть, они очевидны, но без сомнения неверность в их число не входит. Вспомнил я все, что о его жизни знаю. Если Вы мне теперь не поверите, поверите позже; увидите, как обвинения в лучах истины тают. Опасайтесь пожалеть однажды, что его не оценили.

На смену Сперанскому никого не вижу я, кроме графа Кочубея. Не сомневайтесь в нем, пусть даже Вы им не вполне довольны. Как бы там ни было, человек порядочный Вашему выбору сделает честь.

Теперь несколько слов скажу о Вас самом.