Кафедра и трон. Переписка императора Александра I и профессора Г. Ф. Паррота

Но возьмем пример общий и еще более разительный. Император создал для ревизии счетов особый департамент, или Государственный контроль, потому что Сенат, которому была эта ревизия вверена, не имел достаточно сил и со счетами тридцатилетней давности, в его недрах пылившимися, справиться не мог. Император почувствовал, что несправедливо, бесчеловечно и даже смешно по прошествии столь долгого времени спрашивать с человека, который, по всей вероятности, уже умер, а даже если жив, неспособен предоставить сведения, с него требуемые, а следственно, и себя оправдать. Идея была совершенно справедливая, но исполнение в химеру ее превратило, потому что взялись за те дела, на которых Сенат остановился, и начали работу со старых счетов. Их до сих пор и изучают. Чтобы сделался этот департамент по-настоящему полезным, надо было начать с того, что все прошлые счета объявить верными и упразднить их как такие, по которым никакие расследования проводить не дóлжно, а ревизию начать с текущего года, за верное приняв сальдо года предыдущего. В этом случае сможет Государственный контроль с текущими делами справляться, проводить ревизию счетов каждого года в течение года следующего и ответ требовать вовремя, то есть, можно сказать, вора ловить с поличным, а честного человека оправдывать. К этому прибавить следует, что ни один служащий, нетвердый в правилах, с пути истинного не сойдет, если будет знать, что обман его не позже чем через год раскроется, а закоренелому мошеннику не хватит времени обогатиться так сильно, чтобы украденными деньгами оплатить верность своих счетов. Впрочем, чтобы облегчить работу Государственному контролеру, следовало бы предписать каждому Министерству исследовать счета своего департамента на предмет сравнения с суммами, ему выделенными, и законности расходов, о чем оно судить может лучше, чем Генеральный контролер, поскольку приказания о расходах само же и отдает. Тогда останутся Генеральному контролю только подсчеты, исследование цен и обменного курса и сравнение статей расхода между собой, чтобы убедиться, что один и тот же предмет не записан несколько раз под разными именами в разных статьях. – Однако цель этой записки не в том, чтобы советы давать. Возвратимся к простому изображению состояния народного просвещения.

* * *

суть учреждения, составляющие неотъемлемую часть народного просвещения. Созданные для развития познаний, они могут названы быть хранительницами национальной чести в этой сфере. Россия имеет две академии, помимо нескольких других ученых обществ, и ; обе в Петербурге располагаются. Первая, предназначенная для совершенствования национального языка и изящной словесности, задачу свою исполняет. Царят в ней благородная деятельность и полная свобода мнений, труды множатся без остановки. Сделала эта Академия уже много и подает самые прекрасные надежды на будущее. Иначе обстоит дело с Академией наук, некогда блестящей и знаменитой, сегодня же скромной и безвестной; сегодня подобна она юной девице благородного рода, у которой главная добродетель – не давать повода о ней говорить. <Немногие из ее членов достойны звания академиков, и ничего не предпринимается для того, чтобы они его заслужили.> Позорно для России, что Академия эта, которая столько могла бы сделать для науки, не делает ничего, и непостижимо, как можно было при всеобщем обновлении народного просвещения обойтись так легкомысленно с учреждением, которое должно было бы и могло бы составить славу Империи <тем более когда перед глазами пример Дерптского университета, у которого многие установления следовало заимствовать>.

* * *