Читаем Кафедра Земли полностью

Тучи в небе тяжелы,

Низенькое небо.

Кто останется в живых:

Тот кто был иль не был?

Тот, который точно есть

Под началом Бога,

Вечно ждет о рае весть,

Изобилье рога.

Или тот, который смог

Вне себя остаться,

Тот, которому и Бог

Станет поклоняться?

Решение

Переживанья, да и только...

Нам будет сладко или горько,

А настоящее умрет!

Воля

Он в людей влюбленный нелюдим,

Он теперь живет совсем один.

Вещи, люди мыслятся вокруг, -

Вечность Света разомкнула круг.

Целый Мир -- Сознание Его,

Бытие Единого Всего.

Настроение

Заснежье вспенилось в округе.

За горизонт по автостраде

Машины мчат, буксуют вьюги,

А он пешком, как дед и прадед,

В свой выходной идет за город

Гулять... Трепещет шубы ворот.

А снег, как смерзшаяся паста,

Скрипит подобно пенопласту.

Пускай скрипит.

Он только б не был

В грядущем схожий

С белым пеплом...

Лунная баллада

Он шел. Светился серп Луны.

К себе любовь-колдунья звала.

Он усмехнулся. Предрекала:

"Пути настанут солоны!.."

Бросал он вызовы годам,

Все шла колдунья по пятам.

Луна росла и шаром стала.

И шаг замедливши, устало

Он осмотрелся в первый раз:

Колдуньи лик его потряс!

Обветрен он, она все та же,

Ему в отместку молода,

Но не влечет уж как тогда...

"Ты шаг за шагом

шел от жизни, -

Она сказала в укоризне, -

Ты усмехнулся, был невежда,

Теперь тебе одна надежда!"

Колдуньи облик дивно стих.

В глазах ее иные толки.

И только лунные осколки

Сверкают серпиками в них...

Теперь, в исходе полнолунья,

так солоно

Молчит колдунья.. .

Свеча

Включать сегодня почему-то

Электролампу не хочу...

Я запалю огарок, чудо,

Медово-желтую свечу...

Смотрю я влажными глазами,

Как обливается, горя,

Она

Горячими слезами,

Моя настольная заря...

Обращение к реке

Сладимая, прохладная, как мята,

Какими только ветрами, река,

Во все века ты ни была измята...

Твои да не сомкнутся берега!

Объединение

Она... Взошла

хрустально-молодою,

Совсем еще на донышке Луна...

Висела долго хрупкой запятою.

Моей судьбы наверно в том вина.

Копил гоами солнечную усталь

Я для раздумий, и они пришли...

Я понял, что воспитывая чувства,

Позволил мыслям

одичать в тени...

Я до сих пор оглядывыаю дали,

Надеюсь, что зайду за горизонт!

Восходы все еще не отпылали,

Еще не оступался я с высот...

Отзапятаюсь...

В жизни так ведется -

Всегда над нами остается высь!

И в полный круг моя Луна

сомкнется,

И так отпишет

белой точкой жизнь...

Любовь

Похоже, капает листва:

Распластанные

капли

листьев...

А я у свежего листа

Бумаги белой.

Так же -- вместе:

Бумага,

Я -- мой парк раздумий.

Бумаги много очернило

Любовно

Едкое чернило.

Но Осень разве же в ином?

Она слезится за окном.

Она, ваятель мертвых мумий!

К живому тянется всегда,

Но откровенная беда

В ее любви,

В дождливых ласках -

Живые умирают краски...

Люблю, люблю я белый лист,

Глядишь и лист уже не чист...

Что все способно изменить?

Лишь то, что может все губить?

Всегда, везде, и даже в ласках

Рождаются и гибнут краски...

Что-то звякнуло на кухне...

Может мама вернулась

Под вечер домой?

У плиты завозилась.

И там за стеной остывают

Дорожные вещи в прихожей...

Вдруг заглянет к нему:

"Поднимайся, Сережа!.."

Пробегает по крыше

Предчувствия дрожь.

Невзначай вдруг, на миг

Показалось короткий:

О горячий асфальт

обжигается дождь,

Словно брызгает масло на

Сковородке.. .

Дойдет!

Я вижу как они похожи оба...

Один, Парецкий -

Соткан в тыщи слов,

Другой же,

Горизонт широколобый,

Пригладил чуб вихрастых

облаков...

Он долго шел:

"Ну, здравствуй -- Я!

Позвольте

Вскричать, -- вскричал он, -

Строчками словья:

А это кто опять на горизонте?..

Ну, так и есть.

Да это ж снова -- Я!"

Блудник

К новой бабе мчит на "ладе".

Затемненные очки...

Раскраснелись, как в помаде

Поворотов колпачки!

.

Обнажение

И поцелуй, и губы сладки,

Чего-то жаждет тишина...

И вдруг, все то, что было гадко,

Ушло...

И жизнь моя нежна.

Отныне в солнечной капели

Я буду в пряных ласках жить.

Я верю, солнышко отбелит

Печаль прошедшую души...

Иссохло русло огорчений,

Его пустую кожуру,

Как черви трещины прощений

Под солнцем шелушат и жрут!

Приходят радостные вести,

Их веселится толчея,

Отныне сокровенный крестик

Среди людей не прячу я.

Сердце матери

От молока хмелело тельце.

Обмякший засопел малыш...

Ее натруженное сердце

Опять к нему, и только лишь

Прислушивалось, и любовно

Ласкалось, нежилось в груди,

И билось очень тихо, ровно,

Чтоб вдруг дитя не разбудить...

Первый шаг

Переживанья пообвисли,

И в думах стало полупусто...

Пока густели в сердце чувства, -

Во мне густела ленность мысли.

А потом...

Все будет: жизнь, и будет смерть, потом...

Вначале не желаем не иначе

Расстаться с материнским животом,

Не потому ль, родившись, горько плачем?..

Все испытаем: радости, печали.

Все будет: жизнь и будет смерть,

потом...

Мы покидаем свой телесный дом

С такою неохотою вначале...

Я курю, как под зеркалом

или Закон Аналогии

В иссине-черном небе

глубоко

Луна горит

оранжевого цвета.

Сквозь дым виднеясь

белых облаков

Как огонек

гигантской сигареты...

Карма

Сила прошлой совести -

Жизненные повести

Ныне утверждает

И не угасает...

Совесть кружит вороном,

Смотрит во все стороны.

Мы теряем лица

За ее границей...

Если все по совести -

Исчезают повести.

Некому грешить -

Некому и жить.

Костер

Все жжет огонь так нестерпимо,

Что все любовью он обвил...

Огнем любви -- мы жжем

любимых,

Быть в одиночестве любви...

Круг

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Христианской Церкви
История Христианской Церкви

Работа известного русского историка христианской церкви давно стала классической, хотя и оставалась малоизвестной широкому кругу читателей. Ее отличает глубокое проникновение в суть исторического развития церкви со сложной и противоречивой динамикой становления догматики, структуры организации, канонических правил, литургики и таинственной практики. Автор на историческом, лингвистическом и теологическом материале раскрывает сложность и неисчерпаемость святоотеческого наследия первых десяти веков (до схизмы 1054 г.) церковной истории, когда были заложены основы церковности, определяющей жизнь христианства и в наши дни.Профессор Михаил Эммануилович Поснов (1874–1931) окончил Киевскую Духовную Академию и впоследствии поддерживал постоянные связи с университетами Запада. Он был профессором в Киеве, позже — в Софии, где читал лекции по догматике и, в особенности по церковной истории. Предлагаемая здесь книга представляет собою обобщающий труд, который он сам предполагал еще раз пересмотреть и издать. Кончина, постигшая его в Софии в 1931 г., помешала ему осуществить последнюю отделку этого труда, который в сокращенном издании появился в Софии в 1937 г.

Михаил Эммануилович Поснов

Религия, религиозная литература