Читаем Кафедра Земли полностью

Как знать: на миг или надолго

Нас увлекает круговерть!?

Так мы в плену Земного долга

Свою отыскиваем смерть...

Пешеходы

Если раньше Землю

Обходили пешком

вокруг,

То сегодня землю

Обходят стороной

по асфальту...

Самоубийца

Он не знает, не знает, не знает:

Отставать от себя привыкает?..

Вот: вначале, заметно едва,

А потом и на шаг и на два

Отстает от себя, отстает.

Знать ему бы, что фору дает...

Точильщик и Мальчик

По воскресениям во двор,

Он помнит, приходил точильщик.

Он не забудет до сих пор

Его корявые ручищи...

К нему мальчишка вновь бежал...

Вращались каменные диски...

Сверкала сталь, остро визжа,

С дымком

отстреливала

искры!..

Вверял мальчишке самому

Точить он

ножик перочинный.

Досталось раз хлопот ему:

Мальчишка палец о точило

Свой ранил.

По щеке слеза

Вдруг кувыркнулась.

Чудеса, -

Стоял он, как окаменевший,

Глядел на Орден потускневший,

Что на груди носил точильщик.

... А тот -

в кармане бинтик ищет,

Таким взволнованный порезом;

Он подшагнул, скрипя протезом,

И приласкал: "Терпи, сынок...

Слеза, она -- не для мальчишек!"

И вновь -- заботливо точильщик

Доверил свой вращать станок...

Уж не один проходит год...

Но память цепкая все ищет

Станок заветный у ворот...

"Ужель ты не придешь,

точильщик?!."

В Астрале

Приму себя за постоянство,

Опорной точкой бытия.

И размышлениям пространства

Молитвенно предамся я.

И то, что было не подвластно,

Недосягаемо извне,

Теперь понятно мне и ясно.

Все под руками, как во сне...

Одиночество

Осатанело полутьме доверен,

Больничным коридором

шел на Свет,

И проходил

прищуренные двери,

Как вереницу инвалидных лет...

Могучий, но печально

стихший воин...

Ведь оставалось мало так

идти...

Кто вел его в больничные покои,

Чтоб он шагал у смерти впереди?

Он жил,

не испытав рожденье сына,

Избит судьбой

до самых

до костей.

Он шел полуслепой,

всем глядя в спину,

И прападал

на плечи

костылей...

Возможность

В тупике земного тела

Столько дет я, словно джин...

Я сижу совсем без дела,

Соблюдая свой режим...

День и ночь: страна, законы ,

Раздражения сучки,

И людские монотонно

Суетятся тупички...

В полумраке сигарету

Все щипает огонек:

Я курю на всю планету -

Хлопьев дыма самотек.

Мятно тает сигарета,

Скоро брошу я курить.

Наложу на все запреты,

Чтобы вне режима жить!..

Накурил я на планете,

Надо б форточку открыть

И проветрить все на свете -

Скоро, так тому и быть!..

Комнатенка в комнатенке -

Это дома я один...

Вход и выход очень тонкий:

Ну, смелее, Алладин...

Человек, который имел

причину не уезжать

Я подгоняю дни, они не спешны,

Вдали от суматошного жилья...

Вновь на отвесный берег под

черешни,

Как на порог деревни вышел я.

Собачий лай прерывистым

потоком.

Щетинятся заборы в этот час.

А сквозь листву желтеет

россыпь окон,

Как россыпь вдоль реки

кошачьих глаз.

Как асфальтированная дорога

Река течет черна, и так блестя

Под глянцем отшумевшего

дождя.

О чем-то вдалеке звенит

гармошка...

А я швырну голыш

в зеркальность вод.

В ступени разобью

Луны дорожку -

Все, вроде, пешеходный переход!

И пусть сочится за звездой

звезда!

Накрапывают звезды

сельский опус...

Стою на берегу и жду автобус,

Как пассажир, опять же опоздал!

На сколько ты стал Ты

Сравни себя с собою...

Ну, и как?

Что, это может сделать и

простак?

Внимательнее будь!

Такое сможет лишь только смерть,

Она все подытожит.

Как быть?

Найти бы пятновыводитель,

Что с неба выведет Луну!

Померк бы Ты, Руководитель,

Профан ко тьме бы лишь

прильнул!

Хранитель, Ты не обижайся!

Мне жаль усердие твое...

Ему вещаешь: "Возвышайся!"

К тебе идет он на своем!

Он в телесах, он в низшем ранге

Под Светом извергает лай...

Его ты мучаешь так, Ангел,

Оставь его... Не оставляй!

Сыну

Живя в Божественной Глуби

Не бей себя и не люби.

И постепенно, понемногу

Душа уступит место Богу.

С тобой

От меня вопрос ко мне:

Днем живу я как во сне,

А во сне живу как днем,

Потому что я вдвоем?

Всеобъем

Какое чудо -- одиночество!

Оно мне дарит лишь меня...

Я становлюсь Мое Высочество

Себя единственно пленя...

Я помещусь в пространстве

узеньком,

Не я -- пространство будет узником...

Свобода

Любовь к "Терновому Венцу",

Где все одежды несвободы

Тебе по нраву и к лицу.

Этап

Унижайте -- я спокоен.

Оскорбляйте -- я смолчу.

Вас теперь в свои покои

Я обратно не хочу.

Не соспался и не запил,

Не ругаюсь в душу мать.

Зря стучитесь -- дверь я запер...

Стоит голос мне подать -

Вдруг ответить лишь намеком, -

Будь на пряник или кнут:

Не моргну тогда и оком -

Пленник, ваш, из ваших пут!

Состоять из Вас опять?!

Слышать, видеть и другое

Не самим собою?! Вспять?!..

Дверь крепка, за нею Гои.. .

Из себя изгнал я Вас.

К Богу Путь за часом час,

День за днем и год за годом -

Вас уж целые Народы...

Не соспался и не запил -

Зря стучитесь: дверь я запер.

Непризванный парень

Говорит: "Ладонь на грудь кладу,

Грею сердце из последних сил..."

Ползал в партизанах дед

по льду, -

За двоих он сердце простудил!..

"Мы тебя призвать не можем...

Нет!" -

Парню врач сказал в военкомате...

Форму за двоих сносил уж дед.

Сердце ныне -- за двоих

в расплате...

Как сказать

Люблю я ветра зоркие порывы.

Пред вами расточаюсь в похвале:

Ветра познаний и любви,

как взрывы,

А кто-то скажет:

"Ветер в голове..."

Выход

Быть может это чудеса,

Но мне открылось невозможье!

И я его писал, писал,

Я был как праздник,

сыном Божьим!

Всегосударствие, всестранство

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Христианской Церкви
История Христианской Церкви

Работа известного русского историка христианской церкви давно стала классической, хотя и оставалась малоизвестной широкому кругу читателей. Ее отличает глубокое проникновение в суть исторического развития церкви со сложной и противоречивой динамикой становления догматики, структуры организации, канонических правил, литургики и таинственной практики. Автор на историческом, лингвистическом и теологическом материале раскрывает сложность и неисчерпаемость святоотеческого наследия первых десяти веков (до схизмы 1054 г.) церковной истории, когда были заложены основы церковности, определяющей жизнь христианства и в наши дни.Профессор Михаил Эммануилович Поснов (1874–1931) окончил Киевскую Духовную Академию и впоследствии поддерживал постоянные связи с университетами Запада. Он был профессором в Киеве, позже — в Софии, где читал лекции по догматике и, в особенности по церковной истории. Предлагаемая здесь книга представляет собою обобщающий труд, который он сам предполагал еще раз пересмотреть и издать. Кончина, постигшая его в Софии в 1931 г., помешала ему осуществить последнюю отделку этого труда, который в сокращенном издании появился в Софии в 1937 г.

Михаил Эммануилович Поснов

Религия, религиозная литература