Читаем Кафедра Земли полностью

Передвигал, не от вина

Зрачок Земли среди

пространства,

В моем кармане туч -- Луна!

Все люди вымышлены мной,

Для них я был врагом, кумиром...

Там, за неведомой стеной

Собою мыслил я и Миром.

В прошлом

Ветрам он больше улыбался.

Любил он молодостью жить. ..

Он седины своей стеснялся,

Еще не смея дорожить...

Скоморох

Одинокое безумство

Рядом, около меня...

Дружбу, вражество и пусто

Предлагаю слепкам дня.

Я шагаю им навстречу,

Плачу или хохочу;

Утро, день, и снова вечер,

С ночью я плечо к плечу.

Засыпают все излишья -

Дети ночи... Я трубя:

В размышлениях затишья,

В одиночестве себя...

Тунеядец

Ее нельзя понять со стороны,

И календарь она имеет свой,

Где сроки будней каждому ины...

Он от любви полжизни

выходной!

Гость

Далеко он от Ростова .

Плещет хлюпко свет

Донца,

И мычит

до слез корова

У медового сенца.

И с горы

кряхтуньи утки

В шторме крыльев

все кричат...

Нюхай дюже ветер

чуткий,

Не признал ты гостя, чай?!

Оранул

гость

у калитки:

"Тетка Лена,

узнавай!"

"Энта, кто ж такой там

прыткай?..

Да, туды же матерь, ай!

Колька, Валькя -- супостаты!

Гляньте, дети,

Гость какой:

Бледнай, тощай,

волосатай -

Сразу видно -- городской!"

Поперхнулся лаем

Рексик.

Бабка Шура у плетня

Плачет, горбясь

Душу крестит:

"Ну, цалуй внучок, меня!.."

Все во всем

Девочка-кокетка

На велосипеде,

Будто бы конфетка,

Крошка, мятный ветер!

Крохотные дали

Привлекают девочку,

Колесо педалят

Ножки, словно белочки!..

Мороженое

Ела девочка мороженое -

Молоко густое,

съеженное,

Сладким холодом

завьюженное,

Совершенно

неостуженное...

Вспомнил детство я

восторженное,

Первым снегом припорошенное,

Солнце, смех, коньки

заточенные,

Лед и стружки

позолоченные...

Я стоял, глядел непрошенно.

И потом пошел

встревоженно.

Но я замер вдруг

восторженно:

"Дядя! Стой! Лизни

моложено. .."

В гости

Время

новое

взвинчено

ныне, -

Как пропеллеры стрелки часов!

В самолетах стареем под синью,

Торжествует заоблачный зов!

За бортом города, будто рифы,

Каждый аэродром, словно мель,

Где играют колючие цифры

На табло огоньковую трель!

Словно остановились вдруг лета:

Вы прочтете слова так просты -

Домодедово, Внуково -- это

Приглашают Вас трапы Москвы!

Вывод

Я иду разведанной дорогою:

Все вокруг шарахается ног.

Знаю: за небесными порогами

Одинок на Свете я и Бог.

Равнодушному

Зло, суетливо мельтеша,

Погибнет лишь от равнодушия.

Оно -

Бессмертное оружие,

Коль ты есть ровная душа.

Сестра

Моя сестра усердно пишет буквы.

И карандаш

нажимом

твердым

крошит.

Вокруг нее рядком уселись куклы

И, кажется, вот-вот забьют

в ладоши...

К сестре я подвигаю ближе

кресло.

С листа сдуваю грифельную

крошку.

И узнавать мне буквы интересно,

И я отметки ставлю понарошку...

Мгновение

Сквозняком из-за угла

Ветер вспыхнул юркий!

И, мгновенно, догола -

Ноги из-под юбки!

Зарумянилось лицо.

Встрепенулась челка...

Обозвала наглецом.

Ну, а я при чем тут!?

А ты?

Живет одним, другим, тобою.

Кем, чем живет -- не перечесть.

Никто на свете не откроет:

Что он на этом свете есть?

Перемены

Все... Босиком

отзаревала зори

Дорога...

На обочине бытовки .

Уже налепы

земляных мозолей,

Хрипя,

стесал

бульдозер

на грунтовке...

Каток утюжит как

сырую ткань

Дымящийся асфальт,

зернисто-липкий...

Не за горой победные улыбки

И красной ленты

финишная грань...

Но вот уже

помчал поток

машин

По молодой

асфальтной полосе...

Шершавые

шипы

шипящих

шин...

С годами замозолится шоссе...

А в жизни без мозолей

и нельзя:

Дороги не бывают недотроги!

В мозолях будут

новые дороги -

Вращает их без отдыха

Земля!

Ныне

Автострады по степи,

А в машинах тьма людей...

Встречный свет людей слепит,

И не встретить лошадей!

Автострады по степи,

Вьюги вместо ковыля.

Степь людская, все стерпи...

Лишь бы эта жизнь не зря.

Дождь

Вокруг стоят

дома

многоэтажные.

Вокруг деревья

взмокшие

сутулятся

Враскач,

как дирижеры очень

важные.

И дождь лишь

аплодирует

распутице.

Вокруг дома жилые,

ну, и что же?!

Ведь в них сейчас пусты

балконов ложи...

Роятся в лужах

на асфальте капли,

Да телевышка мокнет словно

цапля.

А дождь живой шумит...

Как за кулисами

Зонты

И шелестят плащи

расхожие.

На цыпочках торопятся

прохожие

Скорей увидеть дождь

по телевизору...

Вывод

Пока мое в движеньи тело:

Могу трусливым быть и смелым,

Могу один ходить, с толпой,

Но только не самим собой...

Пока в движеньи только я,

С последней мысли острия

Вспорхну я, к образам

Причислен.

Тогда я только вижу мысли...

Пока мое в движеньи тело,

Я нахожусь совсем без дела...

Бездвижно тело -- бытия

Простор.

В движеньи только я...

Солнечные зайчики

Были зайчики

солнечные...

Он пускал их в людской толчее

Ослепительным девушкам

в лица.

Мог легко разлюбить и

влюбиться...

Он тогда ничего не итожил.

А вокруг зеленела листва

И его увлекала весна

Под слепой и доверчивый

дождик.

Было так: не до истины истин!

Бесконечностью жизненный

путь.

Мог он целое небо вдохнуть!

Но желтели со временем

листья...

Он идет, словно в осень, беду.

Зрелым грешником

крестится дождик.

Он, как видится, в этом году

До прощания с юностью дожил.

Он проходит в людской толчее:

Ослепительны девушек лица!

Словно

зайчики

солнечные

Одинокие

падают

листья...

Сожаление

Один все обходил углы.

Его бока теперь круглы.

Теперь углы найти он хочет,

Но только не хватает мочи.

Другой встречал одни углы:

Бока запали, не круглы.

Теперь бока круглить он хочет,

Но только не хватает мочи.

Подскажи слабому,

чтобы он подсказал тебе

Однажды умный

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Христианской Церкви
История Христианской Церкви

Работа известного русского историка христианской церкви давно стала классической, хотя и оставалась малоизвестной широкому кругу читателей. Ее отличает глубокое проникновение в суть исторического развития церкви со сложной и противоречивой динамикой становления догматики, структуры организации, канонических правил, литургики и таинственной практики. Автор на историческом, лингвистическом и теологическом материале раскрывает сложность и неисчерпаемость святоотеческого наследия первых десяти веков (до схизмы 1054 г.) церковной истории, когда были заложены основы церковности, определяющей жизнь христианства и в наши дни.Профессор Михаил Эммануилович Поснов (1874–1931) окончил Киевскую Духовную Академию и впоследствии поддерживал постоянные связи с университетами Запада. Он был профессором в Киеве, позже — в Софии, где читал лекции по догматике и, в особенности по церковной истории. Предлагаемая здесь книга представляет собою обобщающий труд, который он сам предполагал еще раз пересмотреть и издать. Кончина, постигшая его в Софии в 1931 г., помешала ему осуществить последнюю отделку этого труда, который в сокращенном издании появился в Софии в 1937 г.

Михаил Эммануилович Поснов

Религия, религиозная литература