– Страшно! – принялся протирать вспотевшие очки старпом.
– Очень страшно, – согласился Джон.– Одно радует, будет теперь работать ваш морозильник.
Они немного помолчали, стармех никак не мог поймать в голове какую-то мысль. Вдруг, его как осенило.
– Запах! – сказал он и даже потряс сжатым кулаком.
– Что – запах? – не понял Макута.
– Знаешь, как-то однажды, летом, умерла у нашей родни бабушка. Ну не такая ветхая бабулька, а просто уже достаточно взрослая, за семьдесят лет. Перед самыми похоронами случилась ночью гроза. Вот тело Надежды Петровны и начало экстренно разлагаться, к гробу было тяжело подойти.
– Ну и что?
– А то! – дед поднял вверх палец. – Запах у того контейнера был точно такой же. Это трупный смрад, Макута. Мы везем покойников.
Со стороны отдельных контейнеров раздался отчетливый и тягостный стон. Под мужчинами послышался кроткий вздох, и, начавший было приходить в себя боцман, снова отключился.
– Как барышня, право слово, – похлопал его по скуластому лицу стармех.
– Надо бы его водой, что ли, окатить, – предложил старпом.
– Отойдет и так, не маленький, – сказал дед. – Однажды один знакомый мент-лейтенант Гурьин сказал мне, что потеря сознания – явление кратковременное. Две-три минуты, может быть, пять. Дальше человек просто из бессознательного состояния плавно переходит в сон. Или очухивается. У кого какой организм. И бац мне дубиной по голове. Я проснулся очень быстро. Однако за это время мент-лейтенант Гурьин, хоть и был маленького роста, успел сковать мне руки сзади наручниками, а наручники подвесить к самой высокой поперечине камерной решетки.
– Зачем? – удивился старпом.
– И я вот думаю до сих пор: зачем?
– А боцман чего-то поседел немного, – проговорил старпом через некоторое время. – Или мне кажется?
– Да и у меня седины под мышками добавилось, – согласился Джон.
– Что же там так взвыло только что? – спросил Макута.
– Говорят, что так кричит собака Баскервиллей, когда собирается напасть на жертву, – ответил дед.
– Море, сэр, – усмехнувшись, продолжил старпом. – Море способно издавать самые жуткие звуки.
Они подложили под голову боцмана чью-то рабочую куртку и пошли по каютам. Проклятый запах, казалось, пропитал не только всю одежду, но и проник в волосы и кожу.
На трапе случился второй механик, который болтался по пароходу, подыскивая собеседников.
– Ого, дедушка! – обрадовался он. – Хочешь, расскажу, как однажды пароход «БиБиСи Джапан» перевез стовэвэя?
– Не хочу, не до тебя, Синий! – сказал Джон.
– Не понял, – поджал губы тот и развел ладони в стороны, словно собираясь ловить мяч. – Синий?
– Юра, пойду я, некогда.
– Ладно, иди, – согласился второй механик, жестом факира достал бутылку пива, лишил ее пробки одним щелчком, и вложил в руку деду. – Судно выгружалось в Марокко. Потом должно было идти в Норвегию, но переиграли и отправили – ты не поверишь – в Певек. Знаешь, где этот Певек?
– Знаю, – ответил Джон, хлебнул пива и поморщился: запах, запах.
– Там на сибирской реке лиственница была. Дорогое дерево, между прочим. Так вот, границу им закрыли в Мурманске на рейде, потом приехали они в тот порт. Август месяц, на улице плюс десять, лето в разгаре. Привязались, вдруг видят, с борта спрыгивает крайне легкомысленно одетый негр: только кальсоны и нательная рубаха. От реки к самому Певеку ведет длинная-длинная деревянная лестница наверх. Так этот негр лезет по этому Потемкинскому тракту, машет руками и кричит: «Фридом, фридом!» Радуется свободе, подлец. И скрылся из виду. Ну, вызвали участкового милиционера, больше никого из властей нету. Тот сказал только: «Ну и пес с ним», и ушел. Судно быстро погрузилось и умчалось по своей надобности. А негр остался в своей “свободной Норвегии”. Может, адаптировался, оволосел, бегает сейчас с полярными собаками по помойкам. Они же ко всему могут приспособиться?
– Не знаю, Юра, – ответил дед. – Спасибо за пиво, пойду я, пожалуй. Нехорошо как-то.
Стармех ушел, а Синий остался стоять, пожимая плечами. Потом хлебнул пива и убежал вниз: оттуда послышался звук шевелящихся кастрюль. Это Макута решил перебить навязчивый дух тлена доброй филиппинской едой – лапшой быстрого приготовления.
Совсем скоро уехал восвояси капитан Ван Дер Плаас. Ездил он с Джоном больше половины контракта. Перед самым уходом с судна решил он сделать отвальную – как-никак представитель правящей верхушки. Выпил весь алкоголь, перевернул тарелки на камбузе, поел своих помоев, побрызгал слюной в лицо печальному безответному Макуте, вспомнил про деда. Из своего сейфа вытащил документы Джона и, тайно злорадствуя, выбросил их в иллюминатор. Отдельные символические листочки, выданные кампанией, улетели, влекомые ветром. Диплом же, паспорта и другие серьезные бумаги, потеря которых могла привести к немедленному расстрелу, упали на палубу и были немедленно подобраны проходившим по своим делам уркой. Тот их сразу же передал Джону. Ну, а стармеху оставалось только удивляться. Так он и не придумал, почему же его документы вдруг оказались на палубе, оставил их себе, что, позднее, оказалось счастливой случайностью.