Кайкки лоппи

Джон надеялся, что снаряд два раза в одну воронку не падает, поэтому ждал замены Ван Дер Плааса. Точнее, надеялся, что новый капитан будет более разумный, нежели этот, известный всему кампанейскому флоту урод. Но, когда Макута по секрету сказал, что приедет русский, закручинился. От русского или украинца, как правило, ничего хорошего ждать не стоит. Многие стармехи, прознав, что рулит на пароходе некто русскоговорящий, ехать на вышеозначенное судно отказывались. Хорошо, что под голландским флагом пока еще мало бывших и нынешних соотечественников.

Старпом тоже знал такое свойство русских, глодать своих ближних, поэтому, не желая проверять себя на выносливость, попросился домой. Капитана и его старшего помощника, как правило, в один день не меняют. Но через две недели появилась замена и у Макуты. Он, к сожалению, после случая с призраками, очень сдал. Стало очевидным, что лет ему вовсе не тридцать, а даже за пятьдесят. На палубу он больше не выходил, смотрел задумчиво в иллюминатор на мостике и вздыхал.

– Я, пожалуй, новое начальство вытерпеть уже не смогу, – сказал он как-то стармеху.

– Да брось ты, два полета томагавка – и ты дома, – попытался его утешить Джон.

Макута безрадостно покинул борт парохода, крепко пожав на прощанье руку деда.

– Здорово мы тогда собаку Баскервиллей ловили! – усмехнулся он и уехал домой. Через три месяца в аэропорту Майами, когда Макута полетит на очередной свой контракт, у него случится обширный инфаркт. Американцы – врачи очень хреновые, клятва Гиппократа для них не существует, только деньги. Лечить они пытаются болезнь, а не больного, что, к сожалению, теперь является нормой в клиниках постсоветских госпиталей. Кое-как оклемавшись до уровня медленного передвижения на своих двоих, Макута вернулся на Филиппины. Ну, а там – профсоюз и родственники, направление на реабилитацию к лучшим врачам мира – кубинцам, учившимся в свое время в Советском Союзе. И жизнь – снова прекрасна и удивительна!

. Новый капитан не обманул печальных надежд. Он оказался скуп, труслив и глуп. Ничего особенного. Это визитная карточка большинства из капитании. Порядочных людей съедают еще в пору работы тех какими-нибудь несчастными третьими, либо вторыми штурманами.

«Сестра! Имя!» – возопило утонченное естество Джона голосом убийцы Бэкингема из фильма далекого детства. «Налим», – выдал он, и человек, точнее, капитан, обрел свое истинное наименование. Так его стали называть и второй механик, и даже новый старпом, добавляя для солидности еще и отчество «Иваныч». Сергей Валерьевич стал Налимом Иванычем, как в сказке из серии «Малыш».

Урки, любители повеселиться, прознав про такое дело, не стали мудрствовать лукаво и обозвали мастера просто: «фиш». «Налим» перевести на английский, а тем более на идиш, не говоря уже о филиппинском языке, не смог никто.

Любил новый капитан неуместно вставлять одно полузабытое слово, способное испортить настроение даже у получившего прибавку к жалованью боцмана. И слово это было – «субординация». Оно звучало всегда, будто Налим Иваныч считал его своим колдовским заклинанием, помогающим жить ему счастливо и достойно.

Джон, как человек буйного нрава, услышав как-то в первый день в первый раз это magic word в применении к своей персоне, мгновенно вскипел и ответил, что клал он на субординацию одну вещь. Налим стушевался, но не очень буянил. Хоть это отрадно.

Новый старпом оказался парнем совсем не промах: в свои двадцать три года он самоутверждался, как начальник. Урки стонали и морщились, но повиновались. Виталик, поблескивая черными глазами, энергично объяснял свои требования к матросам, без стеснения личным примером показывая, что требуется. Это походило на театр пантомимы. К механикам он относился на редкость уважительно, хотя не гнушался разок-другой в день стучать Налиму Иванычу о том, что дед и второй совсем обнаглели. Это был тоже, наверно, ритуал, потому что ни Джон, ни Синий ни разу даже близко не подходили к барьеру, за которым располагалась «конфликтная территория». Проблем со старпомом не было никаких.

Таиланд, куда судно постоянно ходило, считался, между прочим, уже объявленной зоной боевых действий. Об этом за убогим ужином поведал Виталик. Все, конечно, это знали – тоже, блин, тайна! «Да мы тут все ветераны!» – сказал Джон, ковыряясь вилкой в неаппетитной лозаньи на тарелке. «И один – инвалид», – добавил он через пару секунд. Старпом подавился, выдохнул носом макароны и захохотал. Капитан боялся приходить на ужин, когда за столом сидел дед, поэтому уточнений, кто же этот единственный и неповторимый не требовалось.