Египетские мужчины в возрасте от двадцати до сорока, проработавшие на меня по несколько лет, с трудом выносили мое управление. Моя непослушная курчавая грива однозначно указывала на то, что я не ношу платок, а также намекала на мой непокорный нрав. Мой громкий голос также противоречил представлениям о женской скромности. Работники уважали меня, но им никак не удавалось примирить мой образ с той моделью женского благочестия, к которой их приучили. Их уважение по большей части держалось на экономической зависимости: как одна из основательниц Diwan, я платила им зарплаты. Но был в нем и личностный аспект. Я никогда не говорила сотрудникам, что они работают на меня. Напротив, я всегда подчеркивала, что они работают
Они не понимали, как реагировать на распоряжения женщины, потому что из всех женщин знали только своих матерей, которые души в них не чаяли, и жен, которые им повиновались. В Нихал они видели нежную мать, которой им было приятно угодить. Она интересовалась их проблемами и пыталась помочь их сестрам, братьям и кузенам устроиться на работу в Diwan или другие компании, которыми управляли наши друзья. Diwan стала семейным предприятием. У большинства сотрудников были кровные родственники в нашем штате. Кузен Самира работал охранником филиала в Гелиополисе, а у Аббаса, водителя Хинд, по всей компании были разбросаны аж четыре двоюродных брата: в обоих магазинах, в офисе и на складе при нем. До того как стать водителем Хинд, Аббас работал поваром у Нихал. Она все еще бредит его пастой бешамель. Двоюродная сестра Нихал Нихая, эксцентричная, с железной волей, работавшая экскурсоводом с немецкими туристами, стала закупать для нас мультимедиа и канцелярские товары. Нихая была давней подругой Шахиры. Как и в большинстве семей, у нас плохо хранились секреты, а сплетни распространялись со скоростью света. Когда кто-нибудь из работников заболевал и государственной медицинской помощи ему было недостаточно, Нихал обращалась к друзьям и знакомым, чтобы те посоветовали частных врачей. Если ситуация оказывалась тяжелой, она предлагала, чтобы мы, владелицы магазина, разделили между собой оплату медицинской помощи. Когда Diwan была еще относительно маленькой, мы закрывали магазин на один вечер в году (все остальные вечера мы работали) и забирали всех работников на
Нихал наши мужчины любили, но вот Хинд вызывала у них смешанные чувства. Ее молчаливость внушала им тревогу – особенно из-за того, что сочеталась она с пронзительным ястребиным взглядом и слухами о скорой расправе, которая постигнет всех, кто перешел ей дорогу. И ее строгость выглядела особенно подчеркнуто на фоне веселья и юмора, которые излучал ее помощник Амир. Каждый раз, когда Хинд требовалось покинуть по делам наш офис в доме «Балер», Амир ехал с ней. Он сглаживал все острые углы; приводил в исполнение все ее решения, принятые во время вылазок в магазины, где она регулярно проверяла отделы арабской литературы; следил, чтобы консультанты досконально изучили написанные ею методики представления читателям арабских новинок, и встречался с издателями, чтобы поговорить об успехах в продвижении их книг и обсудить скидки и кредитные условия. Несмотря на сдержанную манеру поведения, Хинд покоряла своей скромностью и вежливостью. Она привставала, чтобы пожать руку клиенту или сотруднику. И всегда представлялась как Хинд, игнорируя этап формального знакомства и с порога отбрасывая все титулы и регалии, что в нашем классовом обществе было совершенно немыслимо.