Каирские хроники хозяйки книжного магазина

– Это не полное собрание суперхитов исламской цивилизации. Конечно, там была проза в форме трактатов – но это скорее научные труды, а не художественная литература, – она перешла к следующей полке. – Потом был египетский литературный ренессанс 1800-х годов, время бурного расцвета переводов с арабского и на арабский. А к концу XIX века началось развитие арабского книгопечатания: оно стало обслуживать гораздо более широкую аудиторию и удовлетворять более разнообразные вкусы. Местные традиционные формы смешались с новыми западными формами, такими как драма и роман, – ее руки скользили по полке. – Затем, в конце XIX века, произошел новый расцвет поэзии, когда ведущей фигурой был Ахмад Шауки, «принц поэтов»», который олицетворял неоклассическую эпоху…

– Поэзия – это не мое, – я махнула рукой, чтобы Хинд переходила к следующему этапу.

– Еще как твое. Ты воротишь нос от фусхи, – продолжила Хинд, не дав мне шанса возразить, – обожаешь песни Умм Кульсум. А ведь за то, чтобы написать для нее текст, бились лучшие поэты XX века. Поэтому люди до сих пор понимают слова ее песен, хотя этим песням уже по семьдесят с лишним лет. Это поэзия, положенная на музыку.

Во время обучения нового персонала нам почти не приходилось прогонять их по «Классике» Хинд. Большинство сотрудников Diwan проходили арабских поэтов в школе. В программу государственных школ начиная с 1930-х годов, когда там учился наш отец, и по сей день входит очень много арабской поэзии. Ее строгость, ее формы и размеры использовались для иллюстрации грамматики и синтаксиса нашего языка. Школьников заставляли учить и цитировать сотни стихов, а также с помощью материала из учебника рассказывать об их значении и культурном контексте. Независимые мнения и личные интерпретации не приветствовались. Поэзия была не произведением искусства, а учебным упражнением. В теории эта программа должна была открыть детям красоту их родного языка. На деле она воспитывала в учениках враждебное отношение к поэзии, и они, как Марианна Мур, потом заявляли, что она им противна.

Во второй половине XX века, с ростом влияния консервативных религиозных движений, школьная программа начала слегка меняться. Нерелигиозные курсы стали включать в качестве примеров использования арабского языка больше коранических изречений. А арабской литературе, обладающей бо́льшим многообразием форм и образов, стало уделяться меньше внимания.

Фусха – язык Корана, мертвый язык, который в повседневном общении используется редко. Эту застывшую во времени реликвию хранит аль-Азхар, один из старейших исламских университетов мира, основанный в далеком 970 году и уже много веков служащий для суннитов главным центром просвещения. В начале XX века Салама Муса, журналист и сторонник секуляризма и социализма, выступил за то, чтобы назначить официальным языком не фусху (классический арабский), а аммийю (разговорный арабский). Он хотел сделать письменный язык более доступным для широких масс. Его инициатива даже нашла поддержку среди ученых из Института арабского языка – заведения, основанного по королевскому указу в 1932 году с целью изучения и сохранения арабского языка. Но аль-Азхар в своем стремлении сохранить святость и неприкосновенность фусхи – и не лишиться собственного источника влияния – бился с этой инициативой до победного конца.

Но не вся «Классика» Хинд сводилась к поэзии. В ее отделе также были представлены первые мастера египетской литературы XX века: Ихсан Абд аль-Куддус, Тауфик аль-Хаким, Яхья Хаккы, Таха Хусейн, Юсуф Идрис, Сухейр аль-Каламави, Нагиб Махфуз, Юсуф ас-Сибаи и Латифа аз-Зайят. В студенческие годы я читала их романы и рассказы, написанные на менее строгой версии классического арабского. Хотя их язык был весьма далек от разговорного, он был уже намного более гибким и пластичным – этим отступлением от традиций они проложили дорогу будущим экспериментам.