Кайзер Вильгельм и его время. Последний германский император – символ поражения в Первой мировой войне

4. Они могли нацелиться на разгром своих врагов на суше – Франции и России, – проведя быстрые военные кампании. Тем самым они получили бы источники снабжения, независимые от морской блокады, а также мощную экономическую базу, достаточную, чтобы обогнать Британию в постройке кораблей. Эта идея была особенно популярна в начале войны, и немецкие военные определенно считали, что победа будет быстрой. В 1911 году Вильгельм заявил, что «нелепо» обвинять Германию в стремлении господствовать в Центральной Европе.

«Мы, собственно, и есть Центральная Европа, и вполне естественно, что другие, меньшие народы тянутся к нам. На это британцы возражают, ввиду несоответствия такого положения их теории о балансе сил, иными словами, их стремлению по собственному хотению натравливать одну европейскую державу на другую. Им совершенно не нужно установление единого континента».

Германские историки и раньше, и сейчас утверждают, что так называемый баланс сил на самом деле необходимое условие британского господства и что, превзойдя его, Германия сослужит хорошую службу всем европейским странам, повысив их шансы на истинную свободу. Только по не вполне ясным причинам этот довод не привлек большого числа сторонников германского дела. А опыт 1940–1945 годов предполагает, что до того, как у Германии появился бы шанс укрепить свои быстрые победы, против нее сложилась бы мощная коалиция с Британией во главе. Таким образом, риск, связанный с этим курсом, был так же велик, как ставка[67].

Все возможные пути к мировому могуществу связаны с множеством неопределенностей, и ни один не может гарантировать успех. Но вместо того, чтобы выбрать одну из альтернатив и старательно ей следовать, Германия на практике колебалась между всеми четырьмя, тем самым минимизировав свои шансы на успех. Несмотря на широко распространенное в Британии мнение, эмоции играли слишком большую роль в выборе британской политики, а рациональные расчеты – слишком маленькую. Система правительственного управления позволяла слишком многим различным индивидам периодически иметь право голоса в выборе курса, превращая его в зигзаг. Идеи о правах Германии были слишком жесткими. Существующая атмосфера делала реалистичную оценку ее положения труднодостижимой, и неудивительно, что она подгоняла войну, которую имела мизерные шансы выиграть. Единственный способ для Германии избежать проблем – довольствоваться, как это делал Бисмарк, своим европейским положением. Только, учитывая настроения тех дней, подобная пассивность была немыслимой. Как писал лондонский корреспондент германской газеты в 1912 году, «англичане привыкли главенствовать в мировых делах, а постоянно возрастающее число немцев больше не хотят играть вторую роль». Эрцбергер в 1914 году заявил: «Мы не можем достичь понимания с Англией ценой наших морских вооружений. Национальные интересы мешают такому пониманию… Добровольный отказ от строительства флота, согласно нашему мнению, станет концом германской политики мировой державы».

Вывод можно сделать следующий: германские желания не совпадали с германскими возможностями. Но предполагать, что желания можно было контролировать, значило предполагать наличие другого социального порядка в Германии, иными словами, другого хода ее ранней истории.

В 1910 году Бетман попытался выполнить обещание, данное Вильгельмом двумя годами ранее, – дать прусскому избирательному праву «органичное развитие». Предложенные изменения – сравнительно небольшие – были приняты нижней палатой, которая после выборов 1908 года включала семь социалистов и, скорее всего, поддержала бы и более радикальные перемены. Но верхняя палата настояла на внесении реакционных поправок, неприемлемых для нижней палаты. Единственный способ провести первоначальные предложения – создание парламентских пэров. Любое подобное предложение терпело неудачу из-за убеждения, что кардинальные меры могут выпустить на свободу некие неконтролируемые силы, и потому исключались. Министры были убеждены, почти так же, как кайзер, что трехуровневая избирательная система являлась важнейшим оплотом против превращения империи в парламентскую демократию, и нет смысла делать то, что может подвергнуть ее риску. Самое большее, на что можно надеяться, – это «починить» ее на скорую руку, достижением соглашения. И как только стало ясно, что никакого соглашения не будет, от попыток «починки» быстро отказались.