Как известно, эти блестящие перспективы были изменены капризами судьбы. Если бы Вильгельм I и принц-консорт прожили три раза по двадцать и десять лет – предельный срок жизни, указанный в Писании, – и не больше, если бы Фриц прожил столько же, сколько его отец, вероятно, многое бы изменилось. Но сколько? Может ли ход истории действительно зависеть от такого небольшого числа ударов сердца? Разве в Германии не действовали мощные силы, способные остановить Фрица, даже если бы он столкнулся с ними на пике могущества? Когда взвешиваешь все возможности, поневоле приходишь к выводу, что, какими бы ни были привлекательными и желанными планы принца-консорта, он был всего лишь мечтателем, думая, что их можно выполнить в Германии девятнадцатого века. Да, единственное, что было необходимо для их реализации, – это масштабное изменение мировоззрения. Но отсутствовали условия и силы, необходимые для такой перемены. Кроме того, не было никакой гарантии, что Германия, даже объединенная под властью ответственного либерального правительства, станет работать рука об руку с Британией.
Кронпринц, проникшись духом тестя, в 1870 году написал, как много он думает о планах, намеченных принцем-консортом для Германии, и как многое пошло бы иначе, будь он жив. Фриц был подвержен приступам депрессии и неожиданным вспышкам агрессии, говорят унаследованных им от русских предков, от которых ему также досталась физическая хрупкость, которая, вероятнее всего, являлась ключом к его характеру. Честный, разумный, внимательный к другим, он не имел ни желания, ни жизненных сил для доминирования. Тем не менее в войне он показал себя грамотным командующим. Не будучи великим стратегом, он придавал большое значение организации, старался научить людей действовать в команде, не терял головы в кризисных ситуациях, придерживался принятых решений и пользовался уважением в войсках – люди верили, что он искренне заботится об их благе. Говорят, что, фотографируясь, он намеренно принимал особую позу, демонстрируя суровость и энергичность, по характеру ему не свойственные. Однако он считал эти качества необходимыми для занимания своей должности. Таким образом, чувство долга вынуждало его выказывать качества, которых у него не было.
Он был безраздельно предан жене и очень уважал ее таланты, поэтому нередко подчинялся ее более решительному мнению, что многие окружающие, в том числе его собственный сын, презирали. Королева Виктория в 1874 году назвала своего зятя «прямым, честным и добросердечным, но слабым и до определенной степени упрямым, не тщеславным, но до абсурда гордым, как и вся его семья. Он был абсолютно уверен, что нет семьи выше и величественнее, чем Гогенцоллерны. А когда он умер, она написала, что даже собственный сын не мог быть более тяжелой потерей.
«Он был таким хорошим, таким мудрым и так любил меня». Его родственник Эдуард после его смерти написал будущему королю Георгу: «Не забывай дядю Фрица. Он был одним из самых лучших и благородных людей, каких я знал. Разве что он был слишком хорош для этого мира».
Королевская принцесса унаследовала от отца серьезность в достижении цели и добросовестность во всем. Императорский управляющий описывал ее желание «давать образование всем вокруг себя» и называл «по-настоящему трогательной». А ее сын утверждал, что она была окружена «аурой поэзии». От матери она унаследовала эмоциональность и упорство. Однажды, еще ребенком, она застала королеву беседующей с министрами: когда все ее попытки заставить их уйти не дали результата, она топнула ногой и в гневе закричала: «Королева, заставь их подчиняться мне!» Американский посол в Лондоне видел ее в шестнадцатилетнем возрасте и утверждал, что у нее «превосходная голова и сердце большое, как гора». «Пусси» была любимицей отца, как дочь и ученица, и отвечала ему глубокой привязанностью. По его настоянию, будучи еще совсем юной, она написала «Краткий конспект по римской истории» и перевела на английский язык труд Дройзена «Герцог Саксен-Веймарский и германская политика». Учитель, нанятый, чтобы научить ее и принца Уэльского принципам политической экономии, отмечал быструю сообразительность девочки, которой очень нравилась литературная программа. Привычки, привитые в детстве, остались надолго. Она сказала сэру Генри Понсонби, что регулярно читает «Куотерли» и «Фортнайтли ревю», а также журнал по горному делу и металлургии. Большую часть времени, проведенного ею на Парижской выставке, она провела, осматривая хирургические инструменты. Вероятно, она была первой королевской особой, в 1879 году прочитавшей «Капитал». Вскоре после этого она отправила эмиссара, чтобы познакомиться с автором. Вернувшись, эмиссар доложил: «Не он, как бы ему этого ни хотелось, перевернет мир с ног на голову».