Кайзер Вильгельм и его время. Последний германский император – символ поражения в Первой мировой войне

Свадьба, состоявшаяся 25 января 1858 года, в «гороховом супе»[3], уже сама по себе была оскорблением прусской гордости, поскольку никогда раньше ни один кронпринц не женился за границей. Но королева Виктория даже слушать не стала предложения провести бракосочетание в Берлине. Прибыв в свой новый дом с великолепным приданым, в котором были такие вещи, как двадцать пар резиновых сабо и два ящика губок, принцесса нашла, что в бережливости прусского двора очень многое ей не по вкусу. Хотя она и ее супруг были помолвлены два года, никто даже не подумал подыскать им дворец. Они провели первые зимние месяцы в старом берлинском замке, который, хотя и был превосходным образцом архитектуры барокко, оставался необитаемым после того, как в нем умер Фридрих Вильгельм восемнадцатью годами раньше. Комната, в которой он испустил дух, согласно германской традиции, осталась нетронутой, и только через нее принцесса могла пройти из своей спальни в будуар. Никаких изменений нельзя было вносить без разрешения Фридриха Вильгельма IV, который становился все более эксцентричным. Принцесса постоянно жаловалась на немецкую обувь, отсутствие ванн, тонкость серебряной посуды и скучный этикет. Как-то раз она сказала Бисмарку, что в одном только Бирмингеме серебряной посуды больше, чем во всей Пруссии. От привычки пристрастного сравнения отказаться трудно. Много лет спустя она сказала британскому дипломату, который по дороге к ней потерял шляпу: «Бедный сэр Эдвард! В этой стране вы не сможете купить другую!» Примерно в это же время она велела сыну говорить тише. «Немцы имеют дурную привычку говорить слишком громко!» Она выносила суждение по любому вопросу и находила все прусское хуже английского и Англию продолжала называть своим домом. Тот факт, что ее предпочтения зачастую оправданы, не делал их популярными.

Через два месяца после свадьбы принц-консорт явился навестить дочь. Спустя два месяца он прибыл снова в сопровождении королевы, трех министров и барона Стокмара. Впечатление, что Англия пытается управлять Пруссией, вызвало такое же противодействие, как если бы Пруссия попыталась управлять Англией. Также немцам не следовало знать о длинном меморандуме, посвященном преимуществам закона о министерской ответственности, составленным так, чтобы устранить опасения прусского двора в отношении целесообразности такой меры, которое принцесса отправила отцу в декабре 1860 года. Убеждение, что женщины не имеют права голоса в политике, твердо укоренившееся в Пруссии, она мимоходом отвергла, как ошибочное. Она писала мужу: «Управлять страной – не то дело, которое должны делать король и несколько привилегированных личностей и которое не касается остальных… Наоборот, право и священная обязанность индивида и всей нации – участвовать в управлении. Традиционное образование, которое доселе получал принц в Пруссии, не удовлетворяет современным требованиям, хотя ваше, благодаря заботе вашей любящей матери, было лучше, чем у других…Но вы, однако, когда мы вступили в брак, не были знакомы со старыми либеральными и конституционными концепциями. Какие гигантские шаги вы с тех пор сделали!»

Попытки принцессы стимулировать либерализм у супруга были хорошо известны. После смерти принца-консорта в 1861 году они стали данью его памяти. В разгар прусского армейского кризиса 1862 года, как раз перед назначением Бисмарка министром-президентом, Фриц сделал еще одну попытку убедить отца пойти на компромисс с парламентом.