Как Бог съел что-то не то

(Анна подумала, что этот аргумент нельзя считать убедительным.) А тетя Луиза стала настаивать, чтобы профессор допросил слуг. В результате Лотти и Инга опять решили уволиться.

Тайна довольно скоро раскрылась: фройляйн Пимке, готовя пудинг, брала сахар из той тарелочки, до которой ей легче было дотянуться. Но все уже наговорили друг другу таких обидных слов, что не могли прийти в себя еще два дня. Махараджу, единственного из обитателей дома не участвовавшего в ссорах, это очень расстраивало. Они с Анной бродили по парку под мокрыми деревьями, и махараджа задумчиво рассказывал ей об Индии. Но холодный осенний воздух в конце концов загнал их в дом.

* * *

После истории с сахаром Анна решила вернуться в Лондон. Она сообщила тете Луизе о своем решении со всей тактичностью, на которую была способна.

– Маме нужна моя помощь, – объяснила она (хотя мама ничего такого не говорила).

И все равно тетя Луиза очень расстроилась. Ей не хотелось, чтобы Анна опять оказалась там, где бомбят. Кроме того, отъезд Анны мог расстроить фройляйн Пимке, которая уже привыкла к Анне. А что говорить о горничных? Если они и правда уволятся, тетя Луиза останется без всякой помощи. И как всегда, когда Анна уже стала сердиться, тетя Луиза обняла ее и стала причитать:

– Какая же я дуреха! Не обращай на меня внимания! – и настояла на том, чтобы Анна взяла у нее фунт стерлингов на дорогу.

У профессора в этот день не было дел в Лондоне, поэтому Анна поехала на поезде, и поездка заняла четыре с половиной часа вместо пятидесяти минут, как раньше. Анна нарочно не сообщила маме о своем возвращении, потому что в письмах они просили ее как можно дольше оставаться за городом. И Анна не хотела, чтобы ее стали отговаривать.

Поезд въехал в Лондон. Почти на каждой улице были разрушения – последствия бомбардировок. А в домах, стоявших вдоль железнодорожных путей, не уцелело ни одного окна. Здание вокзала Паддингтон потеряло крышу из закопченного стекла: над почерневшими балками виднелись небо и облака – странное зрелище! Между балками перепархивала стайка воробьев, время от времени слетая на платформу в поисках случайных крошек.

Улицы пустовали: в это время дня все были на работе. Пока автобус тащился по Истон-роуд, Анна заметила, что воронки от бомб стали зарастать сорняками. Теперь казалось, будто они были здесь всегда. В целом город выглядел исполосованным шрамами, но это не производило ужасающего впечатления – как будто он привык к бомбежкам.

На Бедфорд-террас почти половина домов пустовали или стояли заколоченными. Но гостиница «Континенталь», казалось, избежала серьезных разрушений: там даже починили некоторые окна.

Анна нашла папу в его комнате (мама еще не вернулась с работы): он печатал на своей разваливающейся машинке.

– Ты не осталась за городом? – воскликнул папа. – Почему?

Но Анна вернулась, и с этим ничего нельзя было поделать. И папа на самом деле Анне очень обрадовался – как и мама, вернувшаяся домой через два часа. Никто из них не удивился возвращению Анны. «Конечно, – подумала Анна. – Уж кто-кто, а они прекрасно знают Розенбергов!»

В гостинице осталось еще меньше людей. Дама из Германии, рассказала мама, после той тяжелой ночи в подвале так и не перестала плакать, и в конце концов доктор отправил ее в благотворительную лечебницу за городом. Там за ней будут присматривать, пока ее нервная система не придет в норму. Портье тоже уехал – к своему брату в городок Лестер. И большая часть сотрудников гостиницы и гостей тоже уехали. А те, что остались, выглядели бледными и изнуренными – хотя мама и папа убеждали Анну, что благодаря ухудшению погоды им часто удается спать в своих постелях.

Ужин прошел почти в семейной обстановке. Дрозд произнес речь, в которой приветствовал возвратившуюся Анну.

– Хотя вы есть глупенькая девочка, – добавил он. – Как это не остаться в прекрасной природе, среди овечек и зеленая травка?

– Должна заметить, господин Дрозд, – вмешалась фрау Грубер, которая, как и другие, не могла выговорить имя этого джентльмена, – ваш английский день ото дня становится все хуже.

Сигнал воздушной тревоги зазвучал только после наступления темноты, и мама презрительно махнула рукой:

– Сегодня не прилетят. Слишком облачно.

– Откуда такая уверенность? – спросил папа.

Но остальные отнеслись к маме как к эксперту и решили, что можно не спускаться на ночь в подвал.

Анну поселили в комнате на первом этаже, по соседству с мамой. (Нет никакой необходимости жить под самой крышей, когда в гостинице пустует так много комнат, заверила ее фрау Грубер.) Анна беспокоилась, не будут ли ее ночью мучить страхи. Но отдых за городом пошел ей на пользу, и несколько отдаленных разрывов, прервавших сон, Анну особенно не встревожили. И даже следующая ночь, которую пришлось провести в подвале, не показалась непереносимой.