– Почему ты просто не рассказала все Джейд? – спрашивает она у Гретель. – Боялась, что она тебе не поверит?
– Даже если она поверила бы мне, она бы не поняла, – отвечает Гретель.
– Значит, ты боялась, что она поверит тебе? – уточняет Рэйна.
– Я боялась, что
Бернис смотрит на табуретку, следя, как палец Эшли обводит костяную мозаику.
– Может быть, нам лучше потратить силы на то, чтобы смириться с тем, чего мы не знаем, чем расходовать их на одержимые попытки узнать то, чего мы узнать не можем? – произносит она.
– Я просто устала снова и снова убеждать людей в том, в чем я никак не могу убедить саму себя, – говорит Гретель. – В том, что худшее из того, что случилось со мной, действительно может быть правдой.
Вот факты в таком виде, в каком они отражены в полицейском отчете: двое детей в возрасте шести и девяти лет обнаружены одной женщиной на обратном пути домой от магазина на углу, куда она выходила за рамэном[28]
. Девочка сильно истощена, мальчик – нет. Оба обезвожены. Оба грязные. Оба выглядят несколько растерянными. Девочка крутится на тротуаре. Девочка отказывается есть. Женщина отводит детей в больницу. Девочка заползает под стойку медсестры и высовывает карандаш. Она закрывает глаза, хватает карандаш другой рукой, сжимает его. «Слишком тощий!» – кричит она зловещим, высоким голосом, совсем не похожим на голос маленькой девочки.Я помню полицейский допрос, двух детективов: женщину с короткими каштановыми волосами и лицом, похожим на луну; и мужчину – сплошные мышцы, узкое лицо, высокий лоб. Я помню крошечную комнату с большим зеркалом. Я помню, как сидела в синем кресле у высокого стола. Я помню, как изо всех сил концентрировалась на том, чтобы рисовать сломанным карандашом черные петли, боясь, что попала в неприятности.
– Что ты рисуешь? – спросили они.
–
– Как вы потерялись?
–
– Ты хочешь сказать, что вы заблудились?
–
– Как выглядел тот дом?
–
– Ты хочешь сказать, что он был яркого цвета?
–
– Кем была та женщина?
–
– Насколько старой?
– Она была доброй или не очень?
– Но твой брат ел что-то?
–
– Как вы выбрались?
–
К концу этого допроса мой лист был заполнен черными петлями, которые поднимались все выше и выше. Я уже училась искусству сочинять истории, добавляя и вычитая подробности так, чтобы не попасть в неприятности. Мой брат был где-то в другой комнате, излагая собственную версию.
– Почему вы не позвонили домой? – спросили его.
–
– Тогда почему вы ушли?
–
Мой брат дал задний ход только по двум подробностям. Первое: касательно того, что дом был сделан из сладостей. Второе: то, что та женщина умерла, хотя он не мог объяснить, почему мы ушли.
Когда много лет спустя я читала полицейский отчет, многое из того, что я помнила о том дне, совпадало с тем, что было написано в отчете. Однако допрос проводили не два детектива. Его вела только одна женщина. Неожиданно я осознала, что моя память заменила ее на двух детективов из известного длинного сериала о полицейских. Если даже подобные детали можно поменять так легко, что еще могло сместиться в моей памяти?
Могу ли я ошибаться насчет того дома?
Но дома не делают из сладостей.
…Я была одна в своей крошечной кухне, резала огурец, когда зазвонил телефон. Как только на экране высветилось имя моего брата, мое сердце сжалось. Он никогда не звонил мне.
– Алло? – произнес голос – женский голос, не голос моего брата. – Алло? Гретель?
– Да? – выдавила я. Мой нож наполовину застрял в огурце.
– Гретель? – снова повторил голос. – Ты с кем-то встречаешься?
Это была жена моего брата.
– Что?
– Моя сестра сказала мне, что ты кое с кем встречаешься, – пояснила она.
– Что?
– Моя сестра сказала, что твоя… – Я услышала секундную паузу, явно взятую для выбора слов. – …твоя партнерша запостила фото в «Инстаграме», или в «Фейсбуке», или еще где. Они ходили в одну и ту же старшую школу.