Как быть съеденной

– Когда-то я знала одну женщину. У нее была родинка на подбородке, как и у тебя. – Я указала на родинку Джейд.

– Ясно, – сказала та и осторожно спросила: – Кем она была?

– То ли святой, то ли людоедкой.

Почему я начала с этого – так зло и наименее достоверно?

Реклама шоу начала прокручиваться заново, на экране замелькали те же самые кадры. «Ты украла мое время!» – прошипела женщина. Но сколько раз ни повторяй это, украденное время не вернешь.

– Я не понимаю, что происходит, – произнесла Джейд.

– Ты спрашивала меня о моем детстве, – откликнулась я. – Разве что ты уже знаешь?

Джейд моргнула, глядя на меня.

– Знаю что? Откуда я могла узнать что-либо о тебе, Гретель? Что ты мне дала? Что у меня есть твоего? Ты не принимаешь от меня ничего, – сказала она, указывая на мою полную тарелку, – и не даешь мне ничего. Ничего.

Когда мы расстались, мне нечего было забирать. В ее доме не было ничего моего; мне не понадобилось менять никакие пароли и отписываться от каких-либо соцсетей, удалять какие-либо фотографии. У меня в квартире по-прежнему стоит односпальная кровать. У меня по-прежнему только одно кресло. На этот раз я даже не оставила следа.

Кабинет

Мужчина прокручивает запись назад, еще раз просматривая кадры с приходом Рэйны, наблюдает, как двигаются мышцы на ее руках – чуть заметно, но все же, – когда она идет. Были ли ее руки так тонированы все время? Всегда ли она выглядела так? В эти последние несколько недель Рэйна выглядит такой яркой и свежей, такой уверенной, такой независимой, такой прекрасной, что это ощущается почти как пощечина.

Он снова отматывает запись назад и смотрит ее в замедленном воспроизведении. На мониторе Уилл медленно расплывается в улыбке. Его глаза практически искрятся. Рэйна так же медленно улыбается в ответ – просто взгляд и приподнятые уголки губ, но это искренняя улыбка. Мужчина ставит видео на паузу. Он чувствует странную, неуместную ревность.

Нанеся на кожу первый слой крема, мужчина принимается за второй, втирая его в свое тело с головы до пят. Он втирает его в свой скальп, отчего волосы становятся жирными. Он втирает его в лицо, в шею, в грудь, в руки и в живот, и все это время смотрит запись, отматывает назад и смотрит снова.

«Это долгая история», – повторяет Рэйна, словно настаивая, словно дразня его, хотя она повторяет эти слова только потому, что он снова и снова прокручивает их.

Что она скрывает, черт побери?

Он отматывает запись назад еще дальше, опять и опять глядя на то, как Рэйна входит в комнату.

Ему ведь не померещилось, верно? То, как они смотрят друг на друга… Она и Уилл примерно одного возраста.

Запись воспроизводится дальше, но мужчина за столом не обращает внимания на историю Гретель. «Любить и защищать?» – говорит она, как будто эти слова всплыли откуда-то из грез.

Мужчина, уже нагой, уже покрытый кремом, уже втерший его в кожу, смотрит на Рэйну и делает то, что Уилл – из-за отсутствия определенных частей тела – может только мечтать сделать.

Неделя пятая

Рэйна

Рэйна сидит в одиночестве в подвале спортзала, глядя на плачущие оконные стекла и ожидая прихода остальных. Дождь усилился до ливня, и его шум звучит так, как будто толпа бежит к ней, преследует ее.

В это утро Рэйна отправила дочь в колледж, снабдив ее домашними лакомствами, мини-холодильником, новым компьютером и полностью новым гардеробом.

«Мам, – твердила дочь, – это уже слишком! Хватит, а? Все со мной будет в порядке».

После этого Рэйна стояла у высокого, от пола до потолка, окна и смотрела на грозу, обрушившуюся на город. Манхэттен распростерся под ней, сорока этажами ниже, словно диорама. Рэйна слышала, как ее муж расхаживает по кабинету наверху, незримый, но присутствующий, словно мышь в стене. Вид, расстилающийся перед ней, вызывал у нее чувство одиночества, как будто она была королевой, стоящей на балконе с каменной балюстрадой, видя все, но не имея возможности коснуться ничего. Ей было невыносимо и дальше оставаться в доме, поэтому Рэйна ушла на групповую терапию раньше времени. Весь путь от Верхнего Ист-Сайда до Нижнего она проделала пешком под дождем, подкрепляясь порциями латте с обезжиренным молоком, наливая их в свою дорожную кружку-термос и понемногу отпивая по дороге.

Рэйна одергивает подол своего платья. Это платье с цветочным рисунком из другой эпохи ее жизни – немного короче, чем она обычно носит теперь, и немного теснее, чем было когда-то, но, по счастью, достаточно дешевое, чтобы эластан растянулся. Волосы у нее немного отросли за время, прошедшее с первой недели терапии, и она уже не заботится о том, чтобы заправлять их за уши.

Рэйна размышляет, не смотрится ли это дешевое платье странно в сочетании с ее шикарной кожаной сумкой и двубортным габардиновым тренчем, который она расстегнула, но не сняла. Выглядит ли она как один человек, сбитый с толку, или же как два человека, смешанных воедино? Ее интересуют половинки, то, как люди расщепляются на части, как одна часть «я» может отделиться от другой настолько полно и решительно, что целостность практически невозможно восстановить.