Как читать и понимать театр. Интенсивный курс

Спектакль, если имела бы место быть маркировка не чисто возрастная, 18+, а в зависимости от жизненного и, что важнее, семейного опыта, рассчитан более чем на аудиторию взрослую. Тем, кто уже семейной жизни вкусил, кто уже прошел огонь, воду и медные трубы, развод (и даже не один), кто знает, что значит мириться, уступать, притираться, испытать внезапную страсть или нежданную влюбленность, кто проходил увлечение мимолетное или глубоко увязал в чувствах… в общем, для всех людей взрослых и жизненно-опытных, для всех «женатых», этот спектакль будет и понятен, и близок. Нового ничего, возможно, он к вашим знаниям не добавит. Но за счет этой вудиалленовской трансляции обычного и будничного через призму составленных диалогов и ситуаций, эта история превращается в мелодраматическую комедию. А Константин Богомолов увеличивает процент иронии и сарказма с помощью своей постановочной команды и актёров.

Теперь о том, как Константин Богомолов осценичивает фильм.

Приглушено всё: костюмы спокойны, они не дают представления ни об эпохе, ни о времени, ни о социальном слое героев. Усредненка. Если бы минимализм нуждался в дополнительных прилагательных, то всплывает почему-то «японский», хоть никаких циновок на сцене нет. Две камеры, стоящие за кулисами, дают проекцию на задник крупных планов, придавая общей картинке объем: герои существуют на сцене и на экране, причем с разных боковых ракурсов, мимика должна быть видна и дальним рядам. А манера актёрской игры, которая уже привычна в спектаклях Богомолова, но не перестает удивлять многих, здесь, как никогда создает ту самую Вуди-атмосферу, за которую его любят поклонники. Привнося в текст свое видение истории, Богомолов делает спектакль очень нежным, утонченным, острым, воздушным, как кто-то правильно заметил — паутинным. Актёры не просто выходят и говорят, как бы ничего не играя, актёры играют, но филигранно. Кажется, что выверен каждый жест, каждый сантиметр, и эта, созданная всеми, во всем хрупкая и тонкая конструкция. В игре, декорациях, диалогах, поворотах головы и объятиях подушки-рукописи, в том, как держится в руках фужер или в том, как профессор от волнения потирает пиджак рукой, — вся эта конструкция медленно, но верно, в заданном ритме бытовой безысходности, сквозь смех и слезы, приводит зрителя к финалу. Кто-то из коллег моих оценил финал, как «ужасный». Мне же он показался вполне себе жизненным, как тот ковролин, который застилает всю сцену — серый, спокойный и беспробудный.

Сцена из спектакля «Мужья и жены»

Убирая все декорации, с помощью сценографа Ларисы Ломакиной возводя на сцене воздушную конструкцию, остов комнат или пространства, где даже мебель существует условно: диван при необходимости становится автомобилем, и кресла в комнате превращаются в удобные стулья в кафе. Так режиссёр оставляет актёров без дополнительных подпорок, без защиты и без привычной, так часто встречающейся ещё в театре некой «русской артистичности». Слово выходит на первый план. Слова, диалоги — за ними и смысл подтягивается.

Сцена из спектакля «Мужья и жены»

Две камеры, стоящие за кулисами, дают проекцию на задник крупных планов, придавая общей картинке объем: герои существуют на сцене и на экране, причем с разных боковых ракурсов, мимика должна быть видна и дальним рядам. Актеры Игорь Верник и Александра Ребенок

Здесь нет никаких детективных коллизий, если со стороны посмотреть, так одна сплошная семейная бытовуха, но позиции героев от «разводимся» к «у нас все хорошо», так меняются вдруг, что следить за ними любопытно. А история студентки, к моменту знакомства с профессором уже бросившей двух «стариков сорока лет» ради такого же старика-психотерапевта, чтобы его бросить ради парня, с которым она встречается сейчас, но соблазняет при этом старика-профессора литературы… действительно тянет на «роман с продолжением или оперу».