Kak_chitat_Platona_Professorskaya

Исиде и Осирисе 48, 370 F), но нам следовало бы всё же добавить, что основная мысль Платона — о том, что существуют предметы, письменное сообщение о которых не должно иметь места, поскольку при преждевременном сообщении они ничего не проясняют, а значит, являются «бесполезными», — эта мысль остаётся неизменной начиная от «Хармида» с его «лекарственной» метафорикой и вплоть до двенадцатой книги «Законов», где, наконец, формулируется выразительное понятие anpoppema (aTiQOQQTjTa, 968е).

Глава семнадцатая

ОТДЕЛЬНЫЕ ЭПИЗОДЫ УМОЛЧАНИЯ

Неизменным остаётся и то, что из указаний на отсутствующее никогда нельзя с достаточной ясностью заключить, чем это отсутствующее является по своему содержанию. Мы никогда не смогли бы выяснить, что представляют собой «принципы, ещё более высокие», чем элементарные треугольники, если бы опирались исключительно на само это место в отрывке Тимей 53d. Должную ясность в данном случае, как уже было упомянуто, вообще привносят лишь аристотелевские свидетельства о неписаном учении Платона⁹⁸. То же относится и к знаменитому эпизоду умолчания в «Государстве» (506de), где Сократ недвусмысленно разъясняет своему собеседнику Главкону, что сущность (т1 eaxiv) блага не подлежит рассмотрению, поскольку является темой, выходящей за рамки текущего разговора. И хотя не кто иной, как сам Ханс-Георг Гадамер полагал, что подразумеваемое здесь определение сущности блага, указующее на то, что благо есть единое, «также имплицитно» заключено «в построении “Государства”» (Gadamer, 1978. S. 82), однако, пожелай вдруг кто-нибудь сделать отсюда вывод, что нужно лишь тщательно вникнуть в построение «Государства», чтобы увидеть, в чём заключалась сущность (t'l ecFTtv) блага, о которой не сообщил Платон, то в своём рассуждении он оказался бы жертвой порочного круга: ибо на самом деле мы можем «косвенно» вывести равенство «единое = благо» также и из построения «Государства» только потому, что находим прямое сообщение у Аристотеля, согласно которому в Академии отождествляли единое само по себе и благо само по себе, сущностью (ойстшс) же этого предмета считали единое (Метафизика N 4,1091b 13-15).

Таким образом, в эпизодах умолчания, отсылающих к теории принципов из устной философии, мы можем уяснить смысл отсылки только в том случае, если соответствующий ключ к разгадке предоставляет нам вне-платоновская традиция.

К счастью, существует и другой тип эпизодов умолчания. С первым типом его объединяет то, что он также не представляет собой загадку, которую можно разгадать исходя из самого её текста путём одних только напряжённых размышлений и тщательных наблюдений над составом текстом. Скорее и здесь дело обстоит так, что содержание отсутствующего невозможно реконструировать без дополнительной информации со стороны инстанции, внешней по отношению к соответствующему произведению. Однако в отличие от эпизодов умолчания первого типа, информация, необходимая для восполнения содержания этих эпизодов умолчания, обнаруживается в других произведениях Платона. Ценность этих эпизодов заключается в том, что они предоставляют нам аутентичное подтверждение нашего толкования эпизодов умолчания со стороны самого Платона: благодаря им мы можем, не выходя за пределы корпуса платоновских творений и без обращения к «неписаному учению», доступному нам исключительно из косвенной традиции, проверить и доказать наше предположение о том, что платоновские эпизоды умолчания представляют собой не расплывчатые обещания, но совершенно конкретные отсылки к чётко очерченным теоремам, и не загадки, чьё решение в основе своей имманентно тексту, но прямые указания на философские результаты, изложенные в иных произведениях.

В нескольких из таких эпизодов затрагивается учение о душе. И это совершенно неудивительно, если учесть, насколько важной является теория души для онтологии, теории познания, космологии и этики Платона. А в «Федре» Платон и буквально говорит, что знание природы души невозможно без знания природы мирового целого (270с). Соответственно этому мы видим, что наиболее сведущим в вопросах природы мирового целого называется тот из персонажей диалогов, кто снабжает своих собеседников наиболее чёткими данными о душе (а таковым является Тимей из Локр) (Тимей 27а), и что в ходе своего выступления он действительно теснейшим образом связывает друг с другом космологию и учение о душе. Поскольку же обширные философские предпосылки теории души невозможно было излагать всякий раз заново и поскольку предельные обоснования и без того захватывали бы область тех принципов (арх^а0/ ° которых не следует сообщать всем, то и относительно большое количество эпизодов умолчания в этом контексте объясняется без затруднений.