Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Письменные произведения вырастают из опыта. Этот тезис не подлежит сомнению. И знаете что? С чтением дело обстоит точно так же. Опыты бывают разные. К счастью, вам не нужно жить в долине Салинас-Валли или в Париже 1920-х годов, не нужно мчаться через весь Канзас в конце 1940-х, не нужно читать древние эпосы – в общем, не нужно никакого особенного опыта, чтобы связать его с романами. Это место, где мы, читатель и писатель, можем встретиться. Каковы бы ни были источники повествования, для читателя в конечном счете важно ощущение, что вот эта книга настоящая, что она обладает солидностью реальной вещи. Она эфемерна, но у нас такое ощущение, что можно дотянуться до нее, потрогать. И это подводит нас…

…к закону парадокса романа: романы вырастают из сугубо личных переживаний, которые писатели делают общими, доступными читателям. Им нужно перейти от автобиографии или даже дневника к публичному дискурсу. Им нужно сделать так, чтобы мы озаботились тем, о чем, может, никогда даже не думали, и притом, чтобы нам казалось, будто это наша собственная идея. Волновала ли нас несправедливость в деле Джорджа Идалджи да и знали ли мы о нем вообще? Нет, пока Джулиан Барнс не рассказал о нем в «Артуре и Джордже»; мы ощущаем, как он затягивает нас, изумляет, выводит из себя, а в конце получаем вознаграждение. Это один из многих парадоксов романа. Можете идти за своей звездой, но вам нужно сделать ее нашей. Можете пользоваться старым материалом, но не откровенным старьем.

С этим связано вот что: мы относимся к вымышленному повествованию как к правде, даже признавая, что оно откровенно лжет. Конечно, мы знаем, что сказка – это выдумка. Все лучшие писатели говорят нам это, если мы спрашиваем. Не нужно даже обращаться к Марку Твену; любой желающий услышит от писателя признание, что он профессиональный лгун. Но он же и профессиональный правдоруб. В груде лжи, выдуманных историй, отвратительных шуток он отыскивает то, что действительно важно. Фанатизм. Лицемерие. Верность. Нравственность. И немало подобного. А мы знаем, что все это важно, еще и потому, что от его произведений возникает ощущение удивительной правдивости. Роман одновременно и фальшивый, и настоящий. Ладно, приятель, говорим мы, можешь рассказывать нам то, что навоображал, но лучше не придумывай.

Интерлюдия Читайте и вслушивайтесь

Все это время вы, мой друг, читали лишь только с помощью глаз. Вина тут не ваша; вас так научили. Вернее, вас так учили несколько сотен лет. И даже тысяч. С тех пор как книгопечатание стало привилегированной формой обмена знаниями, люди читают глазами. А давным-давно, когда наши старые знакомцы Сноргг и Онгск, сидя в пещере, разговаривали об охоте на мастодонтов или даже когда примерно сотня парней, позднее ставших Гомером, бродили по Леванту и рассказывали компаниям подвыпивших вояк об Одиссее и Ахилле, выстраивая эпические поэмы из фрагментов и пересказов, истории воспринимали на слух. Но уже и тогда устная литература уходила в прошлое. Примерно в двадцать одной тысяче строк, составляющих Илиаду, письмо упоминается всего один раз. Но знаете что? Один – это больше, чем ничего. Если мы примем, что известную нам форму эта поэма приобрела где-то в восьмом веке до нашей эры, тогда письмо, если можно так сказать, появилось на стене для устного рассказа примерно двадцать восемь веков назад: наступало время варваров, ориентированных на печать. Может, это и не имеет прямого отношения к Маршаллу Маклюэну, но вы меня понимаете.