Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

Когда Барт набредает на такие рассказы, он, конечно, начинает играть с ними в свои постмодернистские игры, но так делают не все и не всегда. Джойс использует эпос об Одиссее и греческих богах в «Улиссе», сагу о Финне Макуле и другие – многие-многие другие – мифы в «Поминках по Финнегану». Д. Г. Лоуренс заимствовал миф везде, где он бывал, и, наверное, наиболее заметно это в «Пернатом змее», где пересказывается миф о мексиканском боге Кецалькоатле. Модернисты часто обращаются к древнему мифу как к организующему принципу своих историй о современных проблемах. Однако у Лоуренса и Джойса есть современник, сделавший миф серьезно смешным. Грек. Да-да, грек. Можно ли не любить человека по имени Зорба? Помните Зорбу, да? Его еще Энтони Куин играет невероятно круто. Ну вот, а до этого фильма Куина (вообще-то ставил его Михалис Какоянис, только кто его сейчас помнит?) был роман Никоса Казандзакиса. Несколько десятилетий Казандзакис трудился над длинной эпической поэмой «Одиссея: современное продолжение» (The Odyssey: A Modern Sequel). И при жизни, и после смерти он приобрел одиозную известность, когда Мартин Скорсезе снял фильм «Последнее искушение Христа», хотя книга, послужившая его литературной основой, называется просто «Последнее искушение». Он писал о Франциске Ассизском и Александре Македонском, есть у него и роман под названием «Христа распинают вновь», о представлении на тему Страстей Христовых, в конце которого действительно Христа распинают еще раз. Так что он прекрасно умеет перерабатывать мифы. Но по-настоящему знаменитым и по-настоящему любимым его сделал конечно же «Грек Зорба». Минуточку, говорите вы, этот роман самый немистический из всех. Верно, если иметь в виду только его сюжет. Но Алексис Зорба далеко не заурядный человек. Он весь страсти и желания, вино и секс, музыка и танец, темная энергия и глубокая мысль. Другими словами, он Дионис. Безымянный повествователь, с особым вниманием к разуму, инстинктивным отвращением от сексуального и вообще всего телесного, книжник, в этом смысле почти Аполлон, согласно дихотомии, о которой впервые поведал нам – и Казандзакису – Фридрих Ницше. Зорба воплощает ее другую, более живую половину. Он связан, конечно, с вином, а в более общем смысле с изобилием, урожаем, с музыкой, танцем, но еще и с глубинными мотивами и желаниями, особенно с такими, которые, как вожделение и гнев, очень трудно укротить. Он знает, как обращаться с женщинами, напоминая нам, что у Диониса был свой культ: дикие женщины, менады, проводили оргиастические ритуалы ночью, в лесах, где они пили, танцевали, забивали животных и поедали их сырое мясо. Поистине темные страсти.

Дионис чаще других олимпийских богов давал поводы для волнения, потому что его специализация – плодородие и вино – была одновременно и загадочной, и страшной по своим отрицательным последствиям. Если был неурожай винограда или оливок, то всем грозила голодная смерть. То, что мы сейчас считаем высшим достижением классической Греции, драма, выросло из примитивных дифирамбических песнопений (танца и речитативов), прославлявших Диониса. В первом ряду театров для него всегда оставляли место, а перед представлением обычно приносили в жертву животных. Согласны, что о таком боге хорошего романа не напишешь? И вот Казандзакис дает нам Зорбу, одновременно и бога, и человека: неграмотного работника в соприкосновении с землей и ее удовольствиями, гениального в своей любви к жизни.

Если такого типа историю напишет простой фермер из Огайо, она, возможно, получится несколько искусственной. Я могу утверждать это со знанием дела. Но Казандзакис вырос в обществе, пропитанном знаниями об Античном мире и его божествах. Он был ученым, переводил философские труды и классические работы, изучал различные религиозные традиции. Его дионисийский герой в равной мере наследует и Ницше, и античной традиции. Не зря же повествователь пишет книгу о Будде, который всегда учил уклоняться и от телесных удовольствий, и от страстей вообще. Значит ли это, что он «верит» в античные мифы? Не буквально, но он помещает их в контекст более широкой традиции мудрствования, напоминая читателям, что спасение (одна из излюбленных тем Зорбы) зависит не только от духа и разума, но также и от желудка, от половых органов, от тела. Это уроки Зорбы-Диониса, и Казандзакис получает их через непосредственный, личный опыт восприятия мира.

Это вид личного опыта, возможно, далеко не самый очевидный. Куда как чаще писатели пользуются наблюдениями над обществом, историей, своей собственной жизнью. Об истории мы поговорим в другой главе, потому что она заслуживает отдельного разговора.