Как читать романы как профессор. Изящное исследование самой популярной литературной формы

И здесь нет ничего неправильного, одна лишь солидная, деловитая проза. Беннет был бизнесменом от литературы, писал обзоры, эссе, художественную прозу, которые хорошо продавались, – все, что задавало работу кассиру. Он жил скорее своим искусством, чем для него, и этот факт сделал его мальчиком для битья в среде видных модернистов. Он – прототип главного героя поэмы Эзры Паунда «Хью Селвин Моберли» (Hugh Selwyn Mauberley), который советует молодому человеку оставить поэзию, так как она не приносит денег. А Вирджиния Вулф стирает его в порошок в своем эссе «Мистер Беннет и мистер Браун» (Mr. Bennett and Mrs. Brown) за то… хм, в общем, за то, что он принадлежит к предыдущему поколению. Строго осуждая его недостатки, она все же признает его высокое мастерство (собственно, и в этом тоже состоит обвинение: как это он смеет быть хорошим ремесленником?). В нем, как в Герберте Уэллсе и Джоне Голсуорси, ей не нравится то, что его работе недостает страсти, которая подняла бы ее на уровень искусства. Он материалист (ее слово), довольствующийся ремеслом. Я так же, как и она, недолюбливаю творчество Беннета, но всегда подозревал, что дело тут скорее во мне, чем в нем. Мы, пожалуй, можем сказать, что на стилистическом уровне он стремится к адекватности. Он хочет таких предложений, которые будут передавать то, что он хочет сказать, иначе решительно убирает их со своего пути. Редко его читатели останавливаются в середине главы, чтобы полюбоваться блестящим предложением, которое привлекает внимание само по себе. Беннет не желает, чтобы предложения привлекали внимание сами по себе, и это прекрасно.

И даже больше чем прекрасно. Беннет и Хоуэллс пишут прозой, подходящей для их произведений. Предложения, останавливающие читательское внимание, замедляют поток повествования, а это противоречит интересам романиста. Как я предполагал раньше, оба они, наверное, давали своей прозе команду «вперед и с песней». Делай дело. Не старайся произвести впечатление и не играй на публику.

А именно этого и хочет большинство читателей.

Недавно мы с коллегой беседовали о Джулиане Барнсе и о том, какими потрясающими могут быть у него предложения. Настоящие «гвозди программы». Нам обоим это в нем нравится, но я заметил, что у студентов часто бывает другое мнение. В целом они, как правило, предпочитают прозрачный стиль, о котором можно забыть так же, как забывают о стекле в современной витрине. Гораздо легче сделать так, чтобы студентам понравилась Уилла Кэсер, чем Уильям Фолкнер, и в основном потому, что фолкнеровские предложения очень трудны.

Да и вообще, если бы я составлял список своего пантеона романистов, то руководствовался бы двумя основными критериями для большинства из них; это должны быть (по крайней мере, могут быть) чудесные писатели на уровне предложений, и почти все должны быть «крепкими орешками» на занятиях: Джойс, Лоуренс, Вулф, Фолкнер, Хемингуэй, Харди, Лоренс Даррелл, Джон Фаулз, Габриель Гарсия Маркес, Тони Моррисон, Пинчон, Барнс, Свифты – Джонатан и Грем, Т. К. Бойл, Флэн О’Брайен, Генри Грин, Луиза Эрдрич. Эдна О’Брайен обладает одним из лучших стилей в английском языке, однако от читателей я часто слышу, что ее любят скорее несмотря на ее прозу, чем за нее. Возможно, это идет от недоверия американцев к вычурности, или от постхемингуэевской тяги к простоте, или всего лишь от нежелания напрягаться – высокий стиль необходимо тщательно пережевывать. Но по-настоящему хороший стиль – будь то у Хемингуэя, О’Брайен, Пинчона или Даррелла – сам по себе большое удовольствие. По крайней мере, для некоторых из нас.

Кроме того, стиль указывает на то, что важно для романиста. Предполагается, что роман не только рассказывает некую историю или что история, то, что в нем происходит, разъясняется через манеру рассказывания, что одни элементы значат больше, а другие меньше из-за того, как именно рассказывается история. Предложения у Харди – одни из немногих факторов, ограничивающих виды историй, которые он может рассказать, но, ах, что он может сделать с теми, которые рассказывает. Стиль – предложения, их длина, структура, расстановка, абзацы, выбор слов, вообще все – не просто подкрашивает, подсвечивает и расцвечивает. Это скорее решающий элемент в повествовании, управляющий или отражающий то, что и как может быть рассказано, темп развития действия, взгляд романиста на его мир, отношение писателя к читателю. Предложения могут радостно приветствовать нас, могут сердито ворчать, но всегда что-нибудь говорят.

Теперь о громадных предложениях Фолкнера. Они восходят к «Сойди, Моисей» и в том издании, которое есть у меня, занимают миллиард страниц. Начинаясь в середине повести «Медведь», такие предложения стараются объять если не весь мир, то всю мрачную историю рабовладельческого Юга. Отрывок начинается совсем просто, со строчной буквы того, что, наверное, было предложением, и разворачивается в следующее предложение, которому, кажется, не будет конца: