Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

В начале семидесятых годов термин «глобальные проблемы» стал все больше и больше использоваться в языке ученых и политиков. Вышло несколько больших публикаций, которые были посвящены этой проблематике. Ею стал заниматься Международный институт жизни, созданный профессором Морисом Маруа, знаменитым гистологом. Возник Римский клуб. Наиболее важной из известных мне была работа профессора Массачусетсского технологического института Джея Форрестера «Мировая динамика». Эта работа была действительно пионерной. Автор сделал попытку описать основные процессы экономики, демографии, роста загрязнения и их взаимообусловленность в планетарном масштабе, описать с помощью всего лишь пяти переменных. Он разработал специальный язык описания, так называемый «динамо», способы программирования и анализа получаемых результатов. На меня эта работа произвела большое впечатление. Не своей научностью – большинство используемых зависимостей бралось «с потолка» и не выдерживало даже благожелательной критики; и не своими методами, которые очень напоминали методы «плюс-минус факторов», использовавшихся инженерами для расчета электрических схем еще в двадцатых годах, – на меня произвела впечатление смелость автора, поднявшего руку на проблему целостного описания биосферных процессов, включающих и активную деятельность человека. Эта работа перекликалась с теми разговорами, которые мы вели с Тимофеевым-Ресовским, и была своеобразным ответом на мои сомнения.

Книга Форрестера была переведена на русский язык под моей редакцией, и я написал в качестве послесловия к ней большую статью, в которой, может быть, впервые изложил некоторые мои собственные подходы к построению моделей, имитирующих функционирование биосферы. Года через три, работая в Йельском университете в качестве визитирующего профессора, я сумел прорваться сквозь секретарский кордон и договориться с Форрестером о встрече. Несмотря на мое почти полное незнание английского языка и его очень плохой французский, мы с ним сумели довольно быстро понять друг друга. Он оказался симпатичным квакером – среди них бывают и такие – очень преданным своему делу, очень скромным в жизни и… весьма малосведущим во всем, кроме своей профессии (он был инженером-электронщиком), со всеми плюсами и минусами профессии. Все, что он делал, казалось ему гениальным и единственным в своем роде. Сама по себе биосфера его интересовала очень мало. Но вот использование вычислительной машины для прогнозной деятельности и машинной имитации реальных процессов, где бы они ни проходили, – такие вопросы его очень трогали, и он пользовался всякими возможностями для того, чтобы узнать, где его технология моделирования может быть использована. Именно его технология описания – о существовании других подходов к численному анализу сложных динамических систем он просто ничего не знал.

Я ему рассказал о некоторых опытах имитации, которые у нас были проведены. Мне кажется, что он не очень мне поверил, поскольку то, что мы делали, было на порядок сложнее и интереснее того, что умел Форрестер. Хотя его техника была замечательна своей простотой и доступностью для профессионалов в области математики и физики, но уровень настоящей математики и физики ему был просто недоступен.

Глобальными, то есть общепланетарными, проблемами стали заниматься и международные организации, и, в частности ЮНЕСКО. По инициативе одного из ее чиновников, профессора Форти, в 1971 году в Венеции была организована первая конференция по глобальным проблемам. Ее основой, если угодно – осью, был доклад ученика Форрестера Дениса Медоуза «Пределы роста». Книга, изданная после его доклада, сделалась бестселлером, была переведена на множество языков и издана фантастическим тиражом. По существу, вся конференция была посвящена ее изложению, демонстрации техники языка «динамо» и машинным экспериментам с предлагаемыми моделями.

Я бы сказал, что Медоуз произвел «оглушающий» эффект – своеобразный концерт группы «хеви металл» в чинном научном обществе. Все выступавшие его хвалили и пели дифирамбы докладчику, его учителю и его коллегам. Единственным диссонирующим выступлением было мое.

Сам Медоуз мне очень понравился: смелый, жизнерадостный мальчишка – таким он был тогда. Модели его были нужны, и паблисити им необходимо устроить – люди должны знать, что современный образ жизни чреват множеством опасностей. Широкая общественность должна быть информирована о том, что катастрофа ворвется неожиданно; у нас не будет времени изменить курс корабля, и он сорвется в Мальстрем. Но я категорически отказывал работе Медоуза в научности. Как демонстрация студентам – и только! Беда Медоуза (и его учителя Джея Форрестера) состояла в том, что они серьезно полагали, что ими предложен путь исследования реальной динамики того, что происходит на планете. И что такое направление исчерпывает проблему. Он просто не понимал моих сомнений. Ему казался открытием сам факт экспоненциального роста после потери устойчивости.