Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

Россия в мире XXI века

Мы сегодня смотрим на Запад. И не без основания, ибо западные страны открыли страницу либерализации экономики, необходимость интеграции и, наконец, первыми показали, что означает социальная ориентация экономики для образа жизни миллионов граждан этих стран. И у многих экономистов, людей, занимающихся проблемами развития цивилизации, у экологов в частности, создается представление о существовании некоторых универсальных рецептов, жизненных универсалиях XXI века, если угодно. Я боюсь, что такое представление и ошибочно и опасно.

Безусловно, определенные универсалии существуют. Их не может не быть, ибо человечество взаимодействует с Природой как единый биологический вид, и универсалии рождались в сознании людей независимо от расовой принадлежности, места обитания и других обстоятельств их жизни, как проявление той логики универсального эволюционизма, которая привела к появлению на Земле человека разумного. Одна из этих великих универсалий – заповедь «Не убий!», возникшая у всех народов. Универсалии рождаются и сегодняшней практикой человеческой жизни. Разве не являются универсалией универсальность технического развития или утверждение элементов планирования в либеральной экономике?!

Но между тем закон дивергенции – это тоже универсалия. А он гласит о такой важнейшей особенности эволюции человеческого общества, как непрерывное «расхождение» этих самых особенностей. В процессе эволюции непрерывно множатся различные формы человеческого общежития, организационные структуры деятельности, особенности духовного мира людей. Значит, существуют и границы универсальности. Вот почему любое слепое подражание вредно.

Вот почему Запад – это лишь только опыт, но не объект для подражания. Так же, как и Восток. Особенно для нас, для России, связывающей эти два региона экономической и культурной власти, два важнейших центра будущего информационного общества.

Мы говорим о XXI веке. Но отдаем ли мы себе отчет в том, что означают слова «мир XXI века»? Нам предстоит еще разобраться в том, что означает такое словосочетание, каким мы видим планетарное сообщество на грани тысячелетий. И в авангарде истории будут не те народы, у которых сегодня наиболее устроена производственная жизнь, а те, менталитет которых окажется наиболее настроенным на универсалии цивилизации XXI века, на его потребности.

Вот с этих позиций и следует думать о национальных интересах, наших трудностях и возможностях и попытаться отвечать на вопрос, что такое Россия.

Без иллюзий, со всей жесткостью и беспощадностью истинных патриотов – только так интеллигенция сможет нащупать истинное понимание ситуации, понять реальную обстановку. Только так мы окажемся способными понять, как в процессе невероятного перемешивания людей, стремительного этногенеза, охватившего территорию Советского Союза, огромная часть нашей нации обрела психологию люмпенов, как в ее толще рождалась «коммунальная сволочь», все то, что стоит сегодня на пути к обретению достойной ниши в сообществе XXI века. Только беспощадная честность поможет нам выработать иные стандарты, соответствующие российской реальности конца века, столь непохожего на его начало.

* * *

Я называю свою позицию «позицией ограниченного пессимизма». Такой термин я оправдываю тем, что вижу огромные возможности моей страны и моего народа. Но у меня глубокие сомнения в том, что мы сможем ими сегодня умело воспользоваться. Сталкиваясь с людьми, которые всю жизнь посвящали себя политике, я вижу такую ориентированность их мысли, которая не дает возможности спокойного обсуждения будущего страны, обсуждения, исключающего ориентацию на собственный и притом сиюминутный успех. Это свойство политиков современной волны, может быть, одно из самых страшных наследий коммунистической эры.

И тем не менее мы должны думать о месте России в мире XXI века. И делать все, чтобы оно оказалось достойным.

Глава XIV. Девяносто третий год

Завтра еще не началось

И вот наступил нынешний, 1993 год. Я кончаю книгу, которую начал легко и даже весело – я писал ее для себя, как и раньше, в юности, писал стихи. Писал в те дни, когда у меня не было срочной работы или мне было трудно ею заниматься, когда мне хотелось отдохнуть и побыть наедине с самим собой, со своим прошлым и со своими мыслями. А еще – когда мне становилось тошно от настоящего. Тогда я как бы листал страницы своей жизни и удивлялся тому, что все произошло так, а не иначе. И у меня самого, и в моей стране.