Как далеко до завтрашнего дня… Свободные размышления 1917–1993. Вехи-2000. Заметки о русской интеллигенции кануна нового века

Трудности и беды моего детства и юности не исчерпали той чаши горя, испить которую мне было уготовано судьбой. Мне довелось еще пережить, может быть, труднейший период своей жизни: моя жена, Кира Николаевна, заболела тяжелой, неизлечимой болезнью. Все спуталось в моем существовании – и личное горе, и работа, и здоровье, и дети. И такое состояние тянулось не год и не два. И вот тогда на меня и навалилось одиночество. Оказалось, что знакомые, коллеги и даже просто благожелательно относящиеся люди – это одно, а друзья – нечто существенно иное. Пожалуй, только один Андрей Несмеянов был человеком, к которому я мог прийти отдохнуть душой. Просто помолчать, поговорить ни о чем, сыграть в нарды. Иногда выпить одну-другую рюмку. В ночь трагического финала моей жены искреннее участие проявил А. А. Петров, который увез меня ночевать к себе домой. Чувство благодарности к нему сохранилось у меня на всю жизнь. В ту ночь я не мог оставаться один в квартире.

Резко ухудшилось и мое собственное здоровье. Во время войны у меня был поврежден позвоночник. Но занимаясь активно спортом – зимой лыжами, летом альпинизмом, главным об разом, хождением под тяжелым рюкзаком, – я держал свою спину в таком состоянии, что неприятности декабря 1942 года уже о себе не напоминали. Но теперь мне было не до лыж, да и летом я тоже уже никуда не мог уехать надолго и, как раньше, по-настоящему походить по горам. И боли в спине порой выводили меня из строя на несколько недель.

В это время и в моей служебной деятельности было далеко не все гладко. Космическая тематика себя явно начала исчерпывать. Надо было открывать новые горизонты. Я с начала шестидесятых годов исполнял обязанности заместителя директора Вычислительного центра по научной работе. По существу, на мне лежала ответственность за судьбу всех математических подразделений института. Директор академик А. А. Дородницын в научные дела практически не вмешивался, его гораздо больше интересовал ЦАГИ. Советоваться было не с кем, мне надо было самому выбирать направление, в котором предстояло поворачивать работу большого и талантливого коллектива. А поворачивать было необходимо, поскольку обстановка в стране стала существенно меняться.

Поглощенный личными проблемами, я не чувствовал в себе достаточно сил, чтобы ставить новые задачи, поворачивать направление работ. Я старался, но мысли и силы в те годы были заняты другим. Приходилось искать опору вовне. Я начал создавать новые отделы, привлекая в качестве их руководителей самостоятельных, талантливых и энергичных ученых. Мне кажется, что это была верная тактика, позволившая избежать кризиса института или выдвижения на передний план профсоюзных либо партийных функционеров – процесс, неизбежный в период тематических трудностей исследовательских организаций, когда прямая потребность в традиционной деятельности начинает слабеть.

Была создана лаборатория исследования операций во главе с Ю. Б. Гермейером, лаборатория теории программного управления во главе с Г. С. Поспеловым, лаборатория дискретной математики во главе с Ю. И. Журавлевым. Появление в институте сильных и талантливых ученых, обладавших безупречной научной репутацией, в значительной мере снимало с меня главную трудность научного руководства – выбор задач и тем исследований для новых сотрудников. А в то время к нам ежегодно шло отличное пополнение – много сильных молодых людей, стремящихся проявить себя в науке. Правильное использование рвущейся к работе молодежи было в ту пору самой главной и трудной задачей. Гораздо более важной, чем собственная исследовательская деятельность.

В результате такого расширения Вычислительный центр превратился в первоклассное научное учреждение мирового уровня. Это понимали и у нас, и за границей.

Сложная обстановка складывалась у меня и дома. Мне стало трудно находить общий язык с детьми. Вместо того чтобы сплотиться вокруг общей беды, мы стали жить врозь, каждый сам по себе. Конечно, в этом был виноват прежде всего я сам. Я всегда был чересчур занят своей собственной жизнью, работой, женой, альпинизмом. Я очень любил своих девочек, много думал о них, но не вводил их в свою личную жизнь. В этом и состояла моя главная ошибка. Я брал их иногда с собой в горы, мы плавали порой вместе на байдарках. Но надо было нечто большее. Надо было гораздо больше проявлять сердечности, строить общий духовный мир и не только стараться понять их жизнь, но и включать их в свой собственный мир так, как это делали мой отец или дед. Благодаря тому что они умели разговаривать со мной как с равным, я тогда жил в мире их интересов и забот. Как это благотворно сказалось на моей судьбе! Что же касается меня, то я почти никогда не говорил с девочками как взрослый со взрослыми, не объяснял им своих бед, своих радостей, не делился мыслями…

Так или иначе, но после трагической кончины моей жены я остался в глубокой внутренней изоляции от всего окружающего и должен был начать жить как-то совсем по-иному. Но сил у меня для этого не было. Прежде всего я нуждался в сочувствии и поддержке.