Как до Жирафа…

Я коснулась его волос, крепкой шеи и плеч, не веря, что позволяю себе это. Ведь он. Мой. Начальник. Я завишу от него, я… И мысли потерялись совсем, потому что его руки оказались под платьем… На животе, на бёдрах, там… Тёплые, хмельные волны блаженства то накатывали, то отпускали, то заставляли меня вздрагивать, будто от электричества, сжиматься и распускаться, как цветок в ускоренной съёмке. Я толком не понимала, что он делает под платьем, погрузившись в ауру ласки и нежности. Покрыв моё лицо и губы поцелуями, Андрей заглянул мне в глаза, спросил он хрипло, обжигая дыханием:

– Катюша, ты позволишь?

Впрочем, его руки позволения не спрашивали, и у меня со стоном вырвалось:

– Да…

Андрей подхватил меня и понёс. И, может, я всё придумала, но сейчас я казалась себе любимой и потому безграничной, как море, как ветер над ним и пенные барашки на волнах. Словно не существовало мира за дверьми этой квартиры, его отца с угрозами, моих долгов, вообще ничего…

Я отпустила себя полностью. Мягкость кровати, шелест простыней, приглушённый свет и шёпот. Горячие ладони поднялись от моих ступней медленно по щиколоткам, лодыжкам и бёдрам, обожгли там, где все пульсировало влагой и желанием, освободили от нижнего белья.

Ещё можно было отступить, но я не хотела… Деликатно, дрожащими от нетерпения пальцами снятое платье вспорхнуло в свете бра мотыльком и упало. За ним его футболка. Я приподнялась, чтобы видеть Андрея, но он с поцелуем уложил меня обратно. К белым, как в гостинице подушкам и хрустким простыням. Сел на колени, охватил жадным взглядом, улыбнулся чуть шаловливо, а потом, не отводя глаз, попробовал на вкус грудь и, не дав мне опомниться, опустился ниже. Его губы и пальцы, не знающие стыда, заставили меня изогнуться почти конвульсивно. Я отчаянно попыталась сдержать стон, но он всё равно вырвался. Я испугалась, чтобы не разбудить Машу.

– Пожалуйста, не надо… – шепнула глупо, со всхлипом, – Машенька…

– Если заснула, спит крепко. Я знаю, – закрепил поцелуем, как печатью.

– Ты не думай, – всхлипнула я, – я только тебе, я не каждому… Не думай…

– Я знаю. – Послышалось в ответ, и совсем ласково, в ушко: – Катюша, Ромашка моя, не бойся, я буду нежен. Как ни с кем и никогда… Я вижу тебя… Сразу видел…

Моё сердце разлилось теплом и благодарностью. А он приостановился лишь для того, чтобы снять штаны и раздвинуть шире мои бёдра. И я сдалась окончательно и ощутила внутри жар, его силу и напор, сменяющийся нежностью ласк, сводящий с ума запаха мужчины, которому я хотела принадлежать! Прямо сейчас! Что бы ни было потом…

– Какая красивая, какая нежная, – шептал он страстно, подмяв меня под тяжестью своего тела, изучая и обжигая вновь. – Прозрачная… хрустальная…

Я всхлипывала, чтобы не стонать громко и позволяла ему что угодно. А потом и себе. Долго и сладко. Потому что душная темнота, и касание тел, и шелковистость его волос под пальцами, и атласная кожа, и его вкус, и его страсть, всё это было подаренным лишь на мгновение. Будет ли ещё? Я не знала, я не хотела думать, и оттого отдала себя всю и взяла столько же, вызвав изумление, чёртиков в глазах, а затем стон сквозь сжатые губы, и новую игру на смятых простынях. До изнеможения, до пьяного забытья.

– Ромашка моя, – шепнул он, наконец, и уткнулся носом мне в волосы, обняв сзади.

Я услышала его мерное сопение. И, совершенно без сил, я закрыла глаза в его объятиях, забыв, что не в своей кровати я всегда сплю плохо. Мы были голые, жаркие, мокрые. Под одной простынёй. На одной подушке.

Стесняться я буду завтра и буду корить себя за безумие… Да, утром я сгорю от стыда, но то будет утром. А сейчас я совершенно счастлива.

Глава 27

Это был космос! У меня чуть голову не снесло от того, что происходило этой ночью. Поначалу робкая и скованная, Катя вдруг расслабилась и дала фору всем длинноногим моделям с карибских курортов. А сейчас, глядя на её рассыпанные по наволочке кудряшки, на нежное лицо, на то, как она безмятежно спит, можно было вновь принять её за нетронутую ромашку.

За окном уже рассвело, на часах было около шести. Два часа назад я услышал, как Маруська завозилась. Встал, дал попить, поменял пижамку – пропотела знатно. Доча снова заснула. И сейчас сходил, проверил – спит, как медвежонок, посапывает сладко, лоб не горячий.

«В доме муммитроллей воцарилось спокойствие и гармония», – как в моём любимом мультике говорилось. Или почти так.