Как это было

Проблема, о существовании которой раньше никто и не думал, неожиданно встала и перед Институтом физической химии электрохимии и его сотрудниками. Все три директора (так называли руководителей отделов) оказались еврейского происхождения. Габер был крещеный еврей. За большие заслуги перед кайзером, за научные работы, имевшие огромное значение в первой мировой войне, он получил звание тайного советника.

Поляни участвовал в первой мировой войне как врач, а Гитлер давал льготы тем, кто сражался на стороне Германии. Так что и Поляни и Габер могли продолжать работать.

Но этой привилегией они не воспользовались, хотя первым из трех директоров уехал все-таки Фрейндлих.

С Поляни получилось так: у меня было письмо от Фрумкина; Александр Наумович писал, что, если встанет вопрос об отъезде Поляни из Германии, мне поручается вполне официально вести с ним переговоры о переезде с семьей в Москву, где ему будут созданы все условия для плодотворной научной работы.

Я сказала Поляни, что хотела бы поговорить с ним о переезде в Россию. Он ответил, что такая беседа в стенах института небезопасна и пригласил меня с мужем и дочерью на воскресный обед к себе.

Нас хорошо приняли, очень вкусно накормили. Маленькой Наташей занялись мальчики - сыновья Поляни, а мы за чашкой кофе перешли к главному вопросу. Вот что ответил Поляни на наше предложение. Он высоко ценит советских ученых, но, посоветовавшись с фрау Поляни, не может принять столь лестное для него предложение по трем причинам. Во-первых, там ему будет недоставать комфорта и привычных условий для научной работы, во-вторых, ему необходим теннисный корт и он сомневается, что его получит, и, в-третьих, он опасается, что его насильно запишут в коммунисты.

Поляни доверительно сообщил нам, что собирается в Манчестер и ведет об этом переговоры с английскими научными учреждениями. Крыть, как говорится, было нечем.

Тем не менее добрые отношения сохранились у нас до конца августа 33-го года, когда мы смогли наконец покинуть Германию. На память о нашей совместной работе решили сфотографироваться всем отделом.

 

 

^{Профессор М. Поляни (в центре) среди сотрудников своего отдела. Первая слева в первом ряду - Е. Г. Жуковская.}

 

У профессора Габера все обстояло сложнее. В то время ему было уже 64 года возраст, когда трудно думать о переезде в другую страну, тяжело менять привычную обстановку и окружение. Он все тянул и тянул с отъездом. Дошло до того, что стали поговаривать о его терпимости к фашизму, кое-кто перестал подавать ему руку. Он решился все-таки уехать и поселиться в Швейцарии. Через год Габер покончил жизнь самоубийством.

 

Грустным было наше расставание с няней нашей Наташи фройляйн Кларой Михаэль.

Она проработала в русских семьях десять лет, считая, что это и приятнее (меньше придирок) и выгоднее (русские не мелочны).

Кто-то ей сказал, что в России можно легко выйти замуж даже за инженера или врача, причем без всякого приданого. И она решила поехать с нами, жить у нас и растить Таtі до тех пор, когда она, Клара, встретит своего избранника. Бедняга не могла себе представить, что мы-то сами не знали, где будем жить, что поселиться в Москве далеко не просто, а уж для иностранца и подавно.

Объяснить ей это было невозможно. Мы были очень обязаны Кларе за все, что она сделала для нашей дочки, за любовь к ней и ласку, но взять ее с собой не могли. Сделали ей хороший подарок и нежно попрощались.

Так закончилась наша жизнь в Германии.

 

По возвращении из Берлина в Москву пришлось устраиваться на новой квартире. Дом был расположен в самом центре города на улице Станкевича за Моссоветом. Квартира из трех небольших комнат, совсем без прямых углов, все они были кособокими.

Трудно понять, как это удалось строителям. А чтобы попасть в ванную комнату, нужно было из двери сначала влезть в ванну.

Квартира на пятом этаже, и, чтобы погулять с ребенком, приходилось тяжелую массивную немецкую коляску тащить вниз и вверх по лестнице.

Решили найти для Наташи хорошую няню.

Образцом для нас была наша Клара Михаэль. И поэтому мы долго не могли ни на ком остановиться. Хотя мой муж был партийным, как говорится, с ногтей, он твердо сказал, что няню нужно искать верующую. И мы такую нашли - в прошлом монашку Анфису Павловну Осокину. Была она высокая, сухая, тихая женщина непонятного возраста. При нас она ни разу не сняла с головы черного платка; мы так и не узнали цвета ее волос. К Наташе относилась она очень нежно, баловала ее, рассказывала сказки, мастерила игрушки, называла ее нежными именами: «капля моя дождевая», «воробушек мой серенький». Все это прелестным говором на «О». И наша кроха с немецкого перешла прямо на нижегородский - тоже стала окать.

 

Вскоре она заболела ветряной оспой, и наш детский врач Алексей Сергеевич Соколов приходил в восторг от ее говора.

Это и вправду было очень забавно.

- «Это что у тебя, Наташенька?». - «Пятнушки» - «А они болят у тебя?» «Не болят, но чошутся.»