Как это было

... Наступило лето 35-го. Дети подрастали, мы вдвоем с няней вели хозяйство. Получили на сезон дачу ЦК в Серебряном Бору пополам с членом КПК Петром Николаевичем Поспеловым. Одна сторона дачи наша (две комнаты, кухня и терраса), другая - их. Жена Петра Николаевича Зина была перед родами, я приглядывала за ней и одиннадцатилетней Женей, дочерью Поспелова от первого брака. Жили мы дружно, мужей своих видели мало.

Вскоре после переезда на дачу Зина родила девочку и через несколько дней умерла от послеродового сепсиса, который врачи приняли за приступ малярии. С Женей и крохотной Зиной на руках Петр Николаевич оказался совсем беспомощным.

Из кремлевской больницы привозили искусственное питание, какой-то прикорм, чистые пеленки. Но ребенку денно и нощно был необходим уход. Само собой, я все взяла на себя. Только к концу лета у Поспеловых появилась молодая девушка Галя, только что окончившая мединститут. Вскоре Петр Николаевич женился на ней, и у ребенка появилась мама.

 

Кстати сказать, и Петр Николаевич в тяжелую для меня годину принял большое участие в нашей судьбе.

Осенью 35-го года я вернулась к научной работе, меня приняли научным сотрудником на кафедру противогазовой защиты, где начальником был Михаил Михайлович Дубинин.

За детей я была спокойна. Продукты привозили на дом, Семен Борисович обедал в «кремлевке», я - в академии. Отец жил поблизости, в переулке на Остоженке, и часто наведывался к нам. Жил с нами тогда и мой двоюродный брат Женя. У него не было ни семьи, ни квартиры. Он был поэт, писал сценарии, вообще занимался литературным трудом, но печатали его редко.

Женю все очень любили. Он вносил всегда оживление в нашу повседневность, в нашу слишком серьезную и будничную жизнь.

В академии мне дали тему, которую можно было бы в дальнейшем представить как диссертацию, так как я в срок не получила диплома по собственной халатности.

Чувствовала я себя среди своих товарищей хорошо, работа шла успешно.

Как будто ничто не предвещало грозы.

 

В 36-ом году осенью мы поехали в отпуск в санаторий ЦК «Приморье» в Сочи. Взяли с собой Наташу, а двухлетнего Сережу оставили вместе с одиннадцатилетним Володей, сыном Семена Борисовича, на няню.

Отдыхали в санатории в основном цековские. Наташа играла со своим сверстником Романом, сыном Романа Кармена, с семьей которого мы часто проводили время вместе.

Играли в волейбол, теннис, плавали, ездили по окрестностям.

Однажды вечером во время сильного дождя все собрались в гостиной у радиоприемника. Звучала музыка, потом она прервалась и мы услышали сообщение: в аппарате НКВД обнаружены серьезные злоупотребления, допущенные во время, когда во главе наркомата находился Ягода; Центральный Комитет партии принял решение о коренной чистке и оздоровлении аппарата НКВД; из руководящих органов ЦК в помощь новому руководству наркомата выделяются следующие товарищи... Все замерли. И тут мы слышим среди названных фамилий Сенину. Он побледнел и шепнул мне: «Это мой конец». Он хорошо понимал, что происходит в стране.

Какой уж там отпуск. Мы уехали с тяжелым сердцем домой.

В том году Семену Борисовичу исполнилось сорок лет. Если и прежде мы мало видели его дома, то теперь, вступив в новую должность, он и вовсе пропадал допоздна на работе. Стал мрачным. И только дети порой заставляли его улыбаться.

Семен Борисович был назначен начальником административно-хозяйственного управления наркомата в ранге замнаркома. Он, к счастью, не имел никакого касательства к злодейской, палаческой деятельности. В тюрьмах, на этапах, в лагерях я нигде и никогда не встречала даже упоминания фамилии Жуковского, не встретила ее и потом, когда читала сотни, тысячи страниц документов той страшной эпохи. Bce это подтверждает его полную непричастность к преступлениям Сталина, Ежова и других палачей нашего народа. Да и не могло быть иначе. Семен Борисович был чистым человеком.

В нашем подъезде стали появляться печати на дверях квартир. Я узнавала, что арестован кто-то еще из известных нам людей, безупречных, преданных делу и партии, и стала понимать, что происходит. А ведь еще недавно на банкетах в Георгиевском зале Кремля, где мне доводилось бывать с мужем, я вблизи видела Сталина и умилялась чуть не до слез. Так бывало в октябрьские и майские праздники, на встречах челюскинцев и папанинцев.

Когда собрали «избранных» на встречу с папанинцами, нас посадили (места всегда обозначались в пригласительных билетах) за столик вместе с редактором «Правды» Никитиным, Михаилом Кольцовым и Алексеем Толстым.

Кольцов, смеясь, сказал: «Подумайте, как интересно: за одним столом собрались Жуковский, Никитин, Кольцов и Толстой. И все не те». Толстой, уже отдавший дань отличным винам, расточавший комплименты и целовавший ручки нам, женам «избранных», поднялся и резко сказал: «Вы все не те, а я как раз тот». И не прощаясь, покинул зал - что вообще-то не было принято.

Так вот, теперь мы знаем, что кроме Толстого все трое мужчин погибли, став жертвами Сталина. А жены? Их не миновали тюрьмы, лагеря, ссылка.

 

Запомнился другой эпизод тех же дней.