Через несколько дней пришел ко мне Лазарь со своей женой Валей ④. Они убеждали меня, что я с детьми должна немедленно уехать, хотя бы на Украину. Там еще помнят моих родителей, найдутся добрые люди, которые мне помогут. В том был свой резон: поговаривали, что жен арестованных тоже арестовывают, а детей забирают в детские дома только для того, чтобы завладеть квартирами и имуществом. Так это или не так, но впоследствии я узнала, что действительно бывали случаи, когда, скрывшись вовремя, жены избегали арестов. Именно так спаслась жена Николая Крыленко. Она рассказывала мне об этом.
Убедить меня Лазарь не смог. Зачем бежать из собственного дома, как преступнице? Сеня ни в чем не виноват, я ни в чем не виновата. Здесь у меня работа, Оля детей не оставит. Смогу передать что-нибудь для Сени, узнать, где он находится. Я осталась с детьми и няней. Володю забрала его мать Люба.
Когда в 19-ом году погиб его отец, Сеня взял на себя заботу о своих двух братьях и двух сестрах. Постепенно перевез всю семью в Москву. Сестры и младший брат получили высшее образование, вступили в партию, а старший приехал уже с семьей, работал бухгалтером.
Как только стало известно о нашей беде, старший брат позвонил по телефону и сказал мне, что он сжег все фотографии, которые могут их скомпрометировать, и советует мне поскорее сделать то же самое. Потом позвонила старшая сестра: она должна меня предупредить, что ей, коммунистке, теперь неудобно со мной встречаться, скоро октябрьские праздники, но мне не следует рассчитывать на приглашение к ним. Младшие брат и сестра Семена Борисовича вообще не отозвались.
Но у меня были родные И друзья, товарищи по работе, которые горячо откликнулись на постигшую нас беду, приходили ко мне, помогали чем могли.
Когда я пришла на работу, то увидела, что на висевшей в вестибюле доске почета моей фотографии уже нет - ее вырезали бритвой. Я зашла в кабинет Михаила Михайловича.
- На доске меня уже вырезали, а вы меня еще не уволили?
- Как это вырезали? Кто мог себе это позволить? Прошу вас завтра же принести свою фотографию, мы тотчас же ее вклеим на место.
Мой портрет вернули на доску почета, но некоторые сотрудники перестали здороваться со мной, проходили мимо, делая вид, что не заметили. Однако таких было немного.
Каждый день кто-нибудь из мужчин провожал меня с работы до самых дверей моей квартиры. Ведь часто людей арестовывали прямо на улице, чтобы избежать прощаний, слез, семейных сцен.
К этому времени в Академии химзащиты тоже успели уже забрать достаточно «врагов народа» и «изменников родины». Был арестован талантливый профессор Лейбензон и сам начальник Академии генерал Авинавицкий. Обоих и еще многих других расстреляли.
Во дворе Академии, на плацу, где обычно проходили парады, устраивали митинги, на которых заранее назначенные сотрудники клеймили «врагов» и «изменников», требовали для них высшей меры наказания. Однажды настала очередь выступить профессору Петру Гавриловичу Сергееву с кафедры органической химии. Пожилой, тихий человек не очень уверенно клеймил тех, кого полагалось клеймить, а в заключение сказал: «Это в капиталистическом мире человек человеку волк, а у нас человек человеку товарищ».
Вскоре и его арестовали.
Страшное было время. За двадцать дней, которые прошли со дня ареста Сени до моего ареста, мне довелось постичь весь диапазон человеческих отношений - от дружбы и участия до брезгливого отчуждения.
Все мои попытки узнать, где находится Сеня, хождение по тюрьмам и стояние в очередях у окошечек, которые и без меня уже достаточно хорошо описаны, не привели ни к чему. «Не значится» - таков был неизменный ответ.
Все работы в Академии были засекречены, моя диссертация, уже готовая к защите, естественно, тоже. О какой защите могла сейчас идти речь?
Одиннадцатого ноября ночью раздался звонок в дверь нашей квартиры. Мне сразу стало все ясно. Вошли двое мужчин, с ними женщина и понятые. Ордер на обыск и арест подписан все тем же Берия.
Женщина велит разбудить и собрать детей - она их заберет с собой. Откуда только у меня взялась решительность и твердость? Я заявила: если мне не разрешат отправить детей к моему отцу, никуда не пойду, пусть меня выносят на руках.
Мне позволили позвонить по телефону и вызвать жену старшего брата Семена Борисовича Раю, за ней тут же послали машину. Пока шел обыск, я собирала детей.
Сонные, они никак не могли понять, почему вдруг их везут к дедушке. Наташе не было еще семи, Сереже только что исполнилось четыре. Нагруженные узлами няня Оля и Рая повезли их к моему отцу.