Как это делалось в Ленинграде. Цензура в годы оттепели, застоя и перестройки

Р. В. Иванов-Разумник насчитал три типа советских писателей: «погибших, задушенных, приспособившихся». «Духовно задушенными цензурой, — говорил он в «Писательских судьбах», — были все без исключения советские писатели, физически погибшими была лишь часть их: первые — “род”, вторые “вид”, говоря языком естествознания… сотнями надо числить писателей, изнывавших под игом цензуры — и либо замолкавших волей-неволей, либо приспособившихся к “веяниям времени”»[79].

Ни те, ни другие, ни третьи не могли избежать общей участи: тысячи книг оказывались в спецхранах, несмотря на проявляемые их авторами безупречную лояльность и преданность. Только русский отдел спецхрана Российской Национальной библиотеки насчитывал до ста тысяч наименований. Приблизительно столько же хранилось в Библиотеке Российской Академии наук[80].

Массовое возвращение книг произошло на рубеже 50—60-х годов — в связи с реабилитацией многих писателей, хотя и далеко не всех. Не нужно, однако, также забывать, что уцелели лишь считанные экземпляры, сохранившиеся в крупнейших библиотеках, располагавших отделами специальных фондов. Позднее, однако, спецхраны стали получать новое пополнение — книги писателей, эмигрировавших или высланных в 60—70-е годы. Контролеры бдительно следили за тем, чтобы отделы комплектования и международного книгообмена даже крупнейших национальных книгохранилищ н в коем случае не заказывали книги «враждебного» или «сомнительного» содержания. Иностранный отдел Главлита в 1977 г. конфисковал на Главпочтамте бандероль с двумя книгами, присланными из Франции, которые Государственная Публичная библиотека заказала в Национальной библиотеке в Париже по международному абонементу: «1. Спасский Ф. Г. Русское литургическое творчество. 2. Платонов А. Чевенгур». Этого делать «не следовало». Главное управление просило Ленгорлит «…дать соответствующие разъяснения руководству библиотеки и указание вернуть прилагаемую бандероль отправителю». Последовал разнос: дирекция библиотеки объявила замечание «виновному» в этом сотруднику — «за оформление заказа без достаточных оснований»[81].

Доступ к запрещенной литературе был, естественно, крайне затруднен Для такой цели читателю требовалось запастись особым отношением с места работы, подписанным руководителем учреждения, подтверждавшим, что такие книги нужны исключительно для запланированной научной работы. В «отношении» точно указывалась тема исследования; всё, что выходило за ее пределы, которые устанавливались самими сотрудниками спецхрана, не выдавалось читателю. В 50-е годы даже выписки из спецхранных книг должны были вестись в особой тетрадке, которая затем проверялась заведующим и выдавалась (порою — с исключениями) читателю под расписку. В 60-е годы такая практика была отменена. Вся работа спецхрана контролировалась не только сотрудниками Горлита, но и городского Управления КГБ. Приведем сейчас лишь один документ, сохранившийся в архиве расформированного спецхрана РНБ: «Акт. 1.12.1969 г. Мы, сотрудник Райотдела УКГБ по Ленинградской области Бузник С. С. и начальник спец-части Государственной публичной библиотеки Волков П. И. в присутствии зав. Отделом спецхранения Соколовой Е. Н. составили настоящий акт в том, что произведена выборочная проверка порядка хранения, использования и выдачи читателям литературы, подлежащей специальному хранению. В процессе проверки было просмотрено около 100 формуляров, в которых записана выданная литература и сверена с указанной в ходатайстве. Имеются нарушения. Так, преподаватель Высшей профсоюзной школы кандидат филологических наук Филатова В. И., работающая над темой “Советский исторический роман”, систематически пользуется исторической литературой, изданной в довоенные годы в Болгарии, в Париже и других центрах проживания белоэмигрантов. Правда, возможно, эта литература ей понадобилась для практического сравнения с советским историческим романом (!). Обращает на себя внимание сравнительная легкость, с которой подписывают ходатайства некоторые руководители. Читатель Э. Моссиев, принесший ходатайство, подписанной зам. председателя правления ЛOCX РСФСР А. С. Нетьевой, интересуется исключительно иностранной мистической и оккультной литературой». В других актах автор этих строк нашел и свое имя. В начале 60-х годов я учился в аспирантуре, занимаясь изучением литературной жизни в русской провинции XVIII века, что и указано было в ходатайстве. Под этим «флагом» я читал в спецхране некоторые «подозрительные» издания, например, знаменитый русский эмигрантский журнал «Современные записки», выходивший в Париже с 1921 по 1940 гг. (отмечу, что очень многое зависело от «индивидуальности» сотрудника: среди них попадались и вполне терпимые). На этот факт также велено было обратить внимание «соответствующей организации», выдавшей отношение в спецхран. Правда, эта история не имела продолжения благодаря сочувственному и благожелательному отношению ко мне сотрудников тогдашней Публички, за что, спустя 40 лет, я и выражаю им свою благодарность.